радикальный архаизм), за счет полного отрицания другой. Евразийская Утопия предполагала особый своеобразный синтез, некое обобщение обоих максимализмом в головокружительной, рискованной и сверхнапряженной модели. Можно считать это “соблазном”, как свойственно поступать более умеренным темпераментам, более чиновничьим и обывательским натурам… Но все великое требует невероятного напряжения сил, творчества и созидания не бывает без риска.
Евразийцы не смогли приступить к реализации своего проекта. Эмигрантская среда была бессильна и раздираема внутренними противоречиями, а вожди СССР считали, что марксизм является самодостаточным учением, и даже если в Революции участвовали национал-мессианские элементы, осознавшие большевизм в мистико-религиозных терминах, то это следовало использовать в прагматических целях. Но все же постепенно начав с принципа “прав народов и наций на самоопределение”, сами большевики пришли к подлинному имперостроительству, и реализовали на практике некоторые существенные аспекты евразийского плана (хотя и в усеченном, искаженном виде). Конечно, евразийцы оказались прозорливей антисоветских сред в эмиграции, постоянно заявлявших о скором конце большевиков. Конечно, только евразийский анализ позволяет понять перерождение в патриотическом, этатистском духе марксизма в СССР. Конечно, только евразийская геополитика объясняет поведение Сталина и позже Брежнева на международной арене. И в этом смысле, левые евразийцы и национал-большевики были абсолютно правы. а их анализ событий той эпохи совершенно не потерял актуальности (в отличие от полностью опровергнутых историей “предвидений” реакционеров и антисоветчиков).
Но все же очевидно, что СССР так и не стала той Великой Евразийской Империей, Русским Раем, о которых грезили евразийцы. Полной и совершенной трансформации не произошло, каких-то важнейших компонентов не хватило для эсхатологического синтеза.
И в этом свете трагическое свидетельство судьбы Петра Савицкого приобретает значение символа. Его отказ от левого уклона парижского отделения “Евразии”(хотя самого себя он и называет в письме Струве в 1921 г. “национал-большевиком” [377]!) имеет огромное значение. Духовный вектор, солнечный православный ориентир даже понятый максимально широко, парадоксально и новаторски не просто один из компонентов евразийской утопии, которым можно пренебречь по прагматическим соображениям. Савицкий настаивает на том, что необходимо “различать духов”. Что “третий максимализм” — это все же не одна из версий “максимализма красного”, но нечто самостоятельное, требующее своего собственного воплощения, своей собственной истории, своей собственной партии, своего собственного пути.
И снова Савицкий оказывается прозорливее других. Тот зазор, который существовал между советской идеологией, советской государственной практикой с одной стороны, и евразийским проектом, с другой, и явился, в конечном счете, рычагом, с помощью которого развалилось Великое Государство, потерпело крах великое начинание. Лишенная идеологической гибкости евразийцев, парадоксализма их философии истории, особой мистической интегрирующей религиозности, их ясного геополитического анализа советская государственно-идеологическая конструкция, в конце концов, разлетелась вдребезги, не в силах противостоять агрессивному давлению извне и не в состоянии удовлетворить адекватным образом культурно-духовных запросов изнутри.
Утопия, как показал, в частности, наш век, вполне реализуема. Но пока осуществлялись лишь ее промежуточные, приближенные, искаженные версии, в которые уже изначально были заложены подвох, порча, роковые элементы подделки, недодуманности, несовершенства.
Евразийская Утопия (как и проекты Консервативной Революции в широком смысле) — самая совершенная, логичная, последовательная, непротиворечивая, жизненная, страстная, световая и солнечная, а самое главное — так резонирующая с высшими уровнями нашего национального духа, нашего исторического пути.
Евразийский проект, в отличие от большевистского, не знает печальных результатов поражения, а что еще хуже — вырождения, превращения в самопародию, внутреннего разложения. Он просто отложен на некоторое время. Видимо, сроки рождения Великой Евразийской Империи еще не подошли. Но строго говоря, кроме этого проекта никакого иного на данный момент не существует — кроме него либо полная капитуляция перед Западом, либо страусиная политика беззубого, архаичного, безответственного, “археологического” консерватизма.
Пусть Савицкому (как и Устрялову, Артуру Мюллеру ван ден Бруку, Тириару, Никишу [378]) не суждено было стать “Лениным евразийской революции”. Что ж, значит он будет “евразийским Марксом” или даже “евразийским Фурье”.
Солнечная мечта о мире справедливости и братства, о Государстве Духа и нового человека, о полной победе светлого разума над мраком материи никогда не исчезнет из человечества или по меньшей мере из русского народа. В противном случае от этого человечества останется лишь кишащая масса эгоистических мертвецов, последних людей, о которых пессимистически пророчествовал Ницше. Но этого не будет, не должно быть…
А раз так, то евразийская мечта, высокий идеал Последнего Царства, спасительной, богоносной России-Евразии обязательно воплотится в жизнь. И исходя из высшей трансцендентной логики мы уже сегодня с полным основанием и правом можем сказать — Евразийство просто обречено на триумф, на то. чтобы стать главным духовным орудием Русской Борьбы и Русской Победы — победы над хаотической, фатально дуальной, безысходно гравитационной и энтропийной роковой логикой “мира сего”, тщетно пытающегося сегодня порвать последние связи с “миром Иным”.
Примечания составителя
Европа и Евразия. Написано 8 января 1921 года на хуторе Нарли на 'азиатском берегу Босфора'. Опубликовано в 'Русской мысли', 1921, №№ 12.
Первый собственно евразийский текст, в котором в сжатом виде намечаются все те темы, которые составят идеологию всего движения. Здесь же впервые вводится и сам термин 'Евразия' как центральная духовная и геополитическая категория.
Поворот к Востоку. 'Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев', кн. 1. София, 1921.
Этот текст является первым манифестом евразийского движения. С него начинается история евразийства как мировоззренческого феномена и политической идеологии.
Евразийство. 'Евразийский временник', кн. 4. Берлин, 1925.
(1) Такое впечатление, что эти строки написаны не в 1925-м, а в России 1992 или 1997 годов! (Прим. сост.)
(2) Четкая формулировка основного принципа Консервативной Революции. Немецкая версия этого уникального мировоззренческого движения хорошо изучена и подробно описана. Исчерпывающие сведения о нем можно получить в книге Armin Mohler 'Die Konservative Revolution in Deutschland 1918–1932. Ein Handbuch', Darmstadt, 1994. Там же полная библиография. На русском языке см. А. Дугин 'Консервативная Революция'.
М., 1994 и 'Тамплиеры пролетариата'. М., 1997, а также ж-л 'Элементы. Евразийское обозрение', № № 1–7 (1992–1997). (Прим. сост.)
(3) Здесь утверждается евразийский идеал духовного преодоления коммунизма и национального преображения. К великому сожалению, конец советского этапа советской истории имел не просто иной, но прямо противоположный смысл. (Прим. сост.)
Евразийство как исторический замысел. Русский оригинал статьи, хранящийся в ГАРФ, ф. 5783, ед. хр. 33. Статья была опубликована в 1933 году в №№ 135–136 в польском журнале
