упомянем критический очерк С. Кирина в журнале 'НоваХрватска', 1924, №№ 1,2,4,5, затем в журнале 'Югославенска Нива' информативные статьи В. Маркова [136], в журнале 'Хрватска Просвета' К. Римарич-Волынского [137] и бесчисленное количество заметок в ежедневных газетах 'Обзор', 'Слободна Трибуна' и др.'. Статьи о евразийстве появлялись в хорватской печати и в последующие годы [138] . Из названных выше работ отметим в особенности статьи Сречка Франневича Кирина. Дав общий обзор евразийства, он посвятил, кроме того, особые очерки Н. С. Трубецкому и Г. В. Флоровскому [139]. Общий его вывод таков: 'Евразийцам, более чем какой-либо иной существовавшей доселе группе русских идеологов, принадлежит заслуга окончательного освещения и разъяснения сущности и содержания русского народного характера. То, что инстинктивно и психологически показали великие русские романисты, согласно индивидуальным своим особенностям, то утвердили евразийцы, открыв общую пластичную форму, в которой тысячелетия таилась истинная русская психика. После евразийцев не может быть старого панславизма' [140]. Определению подлинной природы русского народа С. Кирин приписывает большое значение и в творческом самопознании хорватов.
Из числа болгарских статей рассматриваемого периода мы можем отметить очерк П. М. Бицилли: 'Евразийство', в издании 'Изток' [141].
Приступаем к рассмотрению полемики с евразийством по основным видам этой полемики (антирелигиозной, антиправославной, антивосточной и т. д.) [142] .
Из числа 'демократических' критиков евразийства наибольшей определенности в смысле антирелигиозном достиг Б. Мирский. В статье 'Трон и алтарь', посвященной довольно беспорядочной полемике со 'всевозможными евразийцами', он говорит следующее: 'Право, государство, культура — это все не только 'без Бога', это против Бога. Мораль демократии 'автономна'… она чужда каких бы то ни было 'гетерономных' ссылок на Бога… Демократическая культура не имеет ничего общего ни с Галилеянином, ни с Моисеем. Демократическая культура терпит все церкви, но изгоняет каждую из школы, армии, гражданских обязанностей' [143] — Значительно более умеренными в этом отношении были сменовеховские критики евразийства из берлинской газеты 'Накануне'. Искатель писал в этой газете; 'Нельзя отрицать значения религиозного момента для человека вообще и русского в особенности (теперь ни 'сменовеховцам' и ни кому иному власть не простила бы такого утверждения! П. Н. С.). Но религия — лишь одна из граней жизни. И немыслимо, извлекая из всей полноты бытия одну лишь тонкую нить, объявить ее силою, творящею все великое многообразие действительности …Принять революцию, принять Россию можно лишь такой, какой она сама слагается и вырастает в грозе и буре великого перелома, а не такою, какою ее хотел бы видеть тот или иной субъективный, из личных переживаний сотканный идеал' [144]. Перефразируя известный марксистский лозунг, евразийцы могли бы сказать, что для них не так важно 'принять революцию', как преобразовать ее. — В тех же тонах выдержаны критические замечания М. Л. Слонима. Говоря о евразийцах, он заявляет: '…очень удачен их термин 'Евразия' для обозначения русского мира. И… глубоко ложна мысль, будто 'Евразия' выразится православной церковностью' [145] . Критике М. Слонима созвучна критика евразийства у Б. Шлецера [146]. Рассматривая религиозные утверждения евразийцев, автор статьи заявляет: 'Я склонен думать, что настроения эти расцвели по закону контраста: они так сильны именно потому, что действительность им противоречит, потому что в этой действительности нет ничего, что могло бы питать и обосновать эти мечты и стремления'. Более внимательный взор увидел бы в действительности и 1922 и 1931 годов немало явлений и фактов, которыми подтверждаются религиозные утверждения евразийцев. По существу к той же группе критиков принадлежит и Ал. Д. Билимович в статье своей: 'Богоискатели, евразийцы и материальная культура' [147], хотя он и заявляет себя верным сыном Православной Церкви. Он зовет к пониманию 'значения производства' (ибо этого понимания 'как раз недоставало русскому обществу') и высказывается против 'разглагольствования' о религии 'в статьях и собраниях'. Все это довольно близко к той программе, которую теперь осуществляют коммунисты. 'Значение производства' проповедуется самым широким образом. И под предлогом служения производству уничтожаются одна за другой отрасли культуры, не имеющие отношения к 'материальной культуре'. Якобы во имя 'производства' стираются с лица земли невосстановимые и единственные памятники искусства. И делается все возможное и невозможное, чтобы культуру бесповоротно оторвать от религии. А. Д. Билимович приписывает евразийцам 'презрение к… материальной… культуре', которого у них нет. Наоборот, вопросам экономической жизни евразийцы уделяли и уделяют величайшее внимание. Но им присуще глубокое убеждение, что не в 'понимании значения производства', а в понимании духовных основ жизни та целительная сила, которой может преобразиться современная русская жизнь. В этом понимании заключается и залог подлинного расцвета 'производства'. От имени евразийцев А. Д. Билимовичу тогда же ответил Г. В. Флоровский [148].
Странное впечатление производит латинская полемика с евразийством. М. д'Эрбиньи прославляет благодеяния Римской церкви русским эмигрантам. Здесь левая рука точно знает, что делает правая. Автор обрушивается на авторов сборника 'Россия и латинство'. По его мнению, они не могут сказать, кто именно получил материальную выгоду от перехода в латинство. Увы, чуть ли не каждый, живущий в эмиграции, в этом случае без затруднения назовет имена. Один из авторов сборника, профессор всеобщей истории, автор ценнейших исторических трудов, назван 'неким П. М. Бицилли' (un certain P. М. Bizilli). А когда очередь доходит до разбора статьи Г. В. Вернадского 'Соединение церквей' в исторической действительности', то автор рецензии 'из сострадания' (par compassion) воздерживается от анализа [149]. Трудно представить более грустную и менее достойную картину!
Некоторые неправильные утверждения д'Эрбиньи, происшедшие от неточного перевода с русского [150], воспроизведены в очерке евразийства, писанном иеромонахом Львом [151]. Вообще очерк этот составлен довольно сбивчиво. Сначала читатель узнает, что спасение России и даже всей Европы евразийцы видят в Азии, причем под Азией одни подразумевают довольно неопределенные местности Ирана и окаймляющие страны, другие — Индию (в такой форме это никогда не утверждалось евразийцами?).
На следующей странице автор передает утверждения евразийцев в том смысле, что 'они не требуют полной 'азиатизации' русской культуры, но только учета туранских элементов (и без сомнения — иранских), которые вместе с европейскими составляют эту культуру'.
Откровенно направлена против Православия, во всей полноте его вневременной и исторической Правды, статья Николая Фальковского в журнале 'Вера и Родина' [152]. Вопроса о 'соединении церквей' для него не существует. Он говорит 'о присоединении православия к Католической Церкви': 'В этом случае православие не отказывается ни от догматов (все догматы православия входят в католическое исповедание веры) [153], ни от таинств, ни от обрядов: отказаться, 'капитулировать', надо лишь от тормозящего православную жизнь революционного отношения с Христом установленной единой вселенской иерархии'. Вопросом об иерархии здесь заслонен основной для православного сознания вопрос о том еретическом искажении христианства, которое произведено Римской церковью.
В полемике с евразийством многими выступлениями представлен антивосточный фронт. По поводу утверждения евразийцев, что русская государственность в одном из своих истоков произошла от татарской, Н. Н. Алейников пишет: 'Это неверно: русская государственность возникла именно благодаря тому, что она победила в конце концов татарскую государственность, а победила она ее только благодаря тому, что усвоила, наконец, византийский принцип единства власти' [154]. Евразийцы и не думают отрицать значения 'византийского принципа'. Но вот в чем вопрос: почему Русь, в практике государственной жизни, оказалась невосприимчивой к этому принципу в XI–XII вв. и 'усвоила' его, 'наконец', в XV в.? — Не помогли ли здесь 'византийскому принципу' те же татары? — Н. Н. Алейников
