найти хотя бы в стороне от основного круга земель Российского мира; обретали его на Квантунском полуострове. Но воздвигаемый здесь Дальний поистине оказывался лишним. Те, кто приказали его строить, не понимали, что в таком искании 'выхода к морю' океан, как путь осуществления основного промышленно-сельскохозяйственного и междуклиматического обмена, был не перед ними, но за их спиной, т. е. не океан-море, но континент-океан. Ибо то, что в экономическом смысле дает океан, соединяя, напр., Англию с Канадой, как страной пшеницы, Австралией, как страной шерсти, Индией, как областью хлопка и риса, то в пределах Российского мира дано континентальным сопряжением русских промышленных областей (Московской, Донецкой, Уральской, а в потенции также Алтайско-Семиреченской), с русскими черноземными губерниями (пшеница!), русскими скотоводческими степями (шерсть!) и 'русскими субтропиками': Закавказьем, Персией, Русским Туркестаном, а в потенции также Туркестаном Афганским, Китайским и Кульджей (хлопок и рис!)… И в отношении к действительному и мыслимому хозяйственному самоутверждению этих областей, созидающему взаимную экономическую их связь и 'самодовление', выход к океану через Дальний был подлинно выходом в пустоту…
Нельзя ни на минуту забывать трагической бедности, убожества современного хозяйства Российского. Но даже помимо горестей момента, даже в перспективе на будущее, в результате успеха и творчества, оно всегда, в известной степени, пребудет незавершенным, и не только в том смысле, что оно не может в своих недрах удовлетворить, напр., своих потребностей в специфически тропических продуктах, но и во многих других смыслах. И поэтому, в определенной степени, море, как связь с 'мировым рынком', нужно и останется нужным России; но необходимо понять ту существенно ограниченную роль, которая выпадает на долю 'океанического', 'морского' принципа в построении хозяйства Российского… Следует добиваться реальной гарантии, что флот противника не будет пропущен через проливы и не придет громить берега Черноморья. Полезно приобрести выход на Персидский залив (хотя бы с точки зрения возможности организовать, при помощи этого 'выхода', наиболее дешевым и удобным способом ввоз во внутреннюю Россию тропических продуктов). Но нужно помнить, что в деле хозяйственного становления России и та, и другая задачи являются, в известном смысле, принципиально второстепенными. Какой бы выход в Средиземное море или к Индийскому океану ни нашла бы Россия, морской прибой не принесет своей пены к Симбирскому 'Обрыву'. И Симбирску, вместе с необозримым кругом других областей и мест России-Евразии, придется все так же ориентироваться не на обретенный выход к 'теплому' морю, но на присущую им континентальность… Не в обезьяньем копировании 'океанической' политики других, во многом к России неприложимой, но в осознании 'континентальности' и в приспособлении к ней — экономическое будущее России.
B.B. БАРТОЛЬД КАК ИСТОРИК
В лице скончавшегося в августе 1930 г. Василия Владимировича Бартольда понесло тяжелую, невосполнимую потерю не только русское востоковедение, как таковое, но и русская историческая наука. В. В. был не только знатоком восточных языков. Он был и крупным историком.
Свою научную деятельность он начал в первой половине 1890-х годов [330]. В 1893–1894 гг. он произвел поездку с научною целью в Среднюю Азию (отчет о ней появился в 1897 г.). Уже тогда определился интерес Василия Владимировича к истории кочевых народов. Но этот интерес, и в силу индивидуальных черт его научного облика, и по природе предмета, отнюдь не приводил к сужению его исторического горизонта. Больше всего В. В. поработал над историей народов турецкого корня. Между тем, по собственному его выражению, 'для изучения истории турецких народностей недостаточно быть туркологом; необходимо быть также, смотря по тому, какой эпохой интересуешься, синологом, арабистом или иранистом'. Бартольд был арабистом и иранистом и широко использовал данные синологии. Если к этому прибавить, что В. В. был большим знатоком как европейской (включая античную), так и русской исторической литературы, то станет ясен объем его эрудиции. В этой связи нельзя признать случайной тему его диссертации, появившейся в 1898–1900 гг.: 'Туркестан в эпоху монгольского нашествия' (две части). Эпоха монгольского расширения и монгольского владычества интересовала В. В. в течение всей его научной деятельности [331]. И о нем самом можно сказать, что он был ученым с 'монгольскими горизонтами'. Монголы основали ведь 'самую обширную империю, когда- либо существовавшую'. И знания В. В. были столь же обширны, как область монгольского владычества. Они обнимали историю всех тех земель, 'до которых доходили копыта монгольских коней', и в некоторых случаях даже выходили за эти пределы.
Памятником ирановедной эрудиции В. В. является 'Историко-географический обзор Ирана' (С.- Петербург, 1903), возникший в связи с чтением лекций на факультете восточных языков С.-Петербургского университета. Эта книга заключает в себе огромное количество разнообразных сведений. При этом написана она настолько просто и образно, что читатель не только не утомлен обилием собранного материала, но, наоборот, увлечен им и как бы собственными глазами созерцает описываемые автором области. Особое внимание уделено сохранившимся в Иране памятникам старины. Редко какая страна была описана, с этой стороны, так удачно, как это сделано В. В. в его сравнительно кратком обзоре. В исторической части обзора центральное место занимает повествование об эпохе владычества в Персии монголов (вторая половина ХIII — первая половина XIV века). Краткими, но выразительными чертами охарактеризовано правление ильханов Аргуна (1284–1291 гг.) и Газана (1295–1304 гг.). При них расцвет культуры на территории Персии достиг особенной высоты. В этой книге, несмотря на географический и археологический характер темы, В. В. проявляет чутье и к остальной стороне явлений. Так, он описывает 'демократическое движение', возникшее в Гиляне во второй половине IX века. Оно было вызвано попыткой местной династии 'захватить в свою пользу участки необработанной земли, находившиеся до того в общем пользовании и никому не принадлежавшие' [332]. Показателен в этом смысле и целый ряд других характеристик. Эта черта в творчестве В. В. наметилась уже во второй части 'Туркестана в эпоху монгольского нашествия' (см. выше) [333]. В ней относительно 'первого устроителя Хорасана — Абдаллаха б. Тахира (830–844)' он извлекает, напр., у мусульманского историка указание, что правитель этот 'владел Хорасаном так, как еще не владел им никто… заботился об интересах крестьян, как кормильцев остального населения, велел составить свод правил о пользовании водой для искусственного орошения и далеко опередил свое время своими взглядами на значение науки, к которой, по его мнению, надо было открыть широкий доступ всем желающим и предоставить ей самой отличить достойного от недостойного' [334] .
Именно В. В. Бартольд дал понимание борьбы Темучина с одним из его соперников — Джамугою, как борьбы аристократического начала с демократическим [335]. Немалое внимание уделял В. В. социальным вопросам и в позднейших своих работах. В монографии, посвященной Улугбеку (о ней см. ниже), он отмечал, что этот государь держал сторону 'аристократических слоев населения'. При нем 'именно дервиши отстаивали шариат и обличали в нарушении его правил как представителей верховной власти, так и официального главу мусульманского духовенства. Все это делалось во имя интересов народных масс; как в Европе последовательные коммунисты отвергали науку и искусство, недоступные для народных масс, так в Туркестане XV в. представители дервишизма были противниками всякой книжной учености, не исключая и богословия' [336]. В полном согласии с этой характеристикой очерчивается облик ходжи Ахрара, фактически правившего в Самарканде в течение 40 лет (с 1451 г.) 3[337]: 'своим богатством и влиянием он старался пользоваться на благо народа. Жизнь и интересы высших классов, лучшим представителем которых был Улугбек, были для него непонятны; как последовательные европейские коммунисты, он, по- видимому, отрицал всякую культуру, недоступную народным массам' [338] . В 'Истории культурной жизни Туркестана', вышедшей в свет в 1927 г., собран значительный материал по социальной истории этой страны при русском владычестве. Рассмотрена политика, направленная против 'прежней служебной аристократии' среднеазиатских ханств. Представители ее были лишены
