Днем и ночью хорошая погода (сборник)

Ганс Альберт: Ваша милость должна помнить, что она устроила скачки с препятствиями на пашнях в окрестностях Гроссберга. Несколько гектаров пахотных земель…

Анаэ: Рог им в бок! Я же совершенно забыла об этом и подозревала этих бедняг! Удвой им зимнюю порцию водки, Ганс Альберт. Ну хорошо! Что там у нас еще? Господи, как меня нервируют все эти цифры! С каким удовольствием я отдала бы это все моему братцу, когда он заявится сюда со своим пробочником в кружевах — прекрасной Аделью.

Ганс Альберт: Да. Да, ваша милость.

Анаэ: Двойное «да». Первое означает, что брат должен заняться моими делами. Второе — что моя невестка и правда похожа на пробочник?

Ганс Альберт: Разве я мог бы себе такое позволить!

Анаэ: Ха! Ха! Ха! Бедняга Корнелиус!

Снаружи слышится звонок.

Кто это звонит? А, должно быть, это пастор! Пес его дери! Опять будет клянчить на витраж для своего святого Варнавы! А мне на его святого Варнаву начхать! Он уже три года про него твердит! Ганс Альберт, все-таки впустите его, на улице минус пять.

Ганс Альберт идет открыть дверь пастору, который вбегает в крайнем возбуждении и низко кланяется Анаэ.

Пастор: Любезная фройляйн Анаэ! Ваша милость! Мне настоятельно требуется переговорить с вами. А посему я взял на себя такую вольность и без предупреждения явился раньше, чем обычно. Речь идет о деле чрезвычайной важности.

Анаэ: Знаю. Я все прекрасно знаю, господин пастор, но не умею делать два дела одновременно. Мне очень жаль.

Пастор (удивленно): Простите? Я не понимаю…

Анаэ: А вот я понимаю. Понимаю, что площадка для скачек с препятствиями стоила мне целого состояния и что в этом году ваш витраж слишком усложнил бы мое финансовое положение… Так что святому Варнаве придется подождать будущего года. Вот так! Мне очень жаль!

Пастор (просияв): Но, дорогой мой друг, речь идет вовсе не о святом Варнаве, вернее, да, конечно, немного и о нем. Вообразите, один курортник в Баден-Бадене вызвался заменить его, заменить витраж, ПОЛ-НО-СТЬЮ!

Анаэ: Поздравляю! Я очень рада! Решительно, эти курортники, эти водохлебы — настоящие мученики! Вам следовало бы заранее продавать этим стариканам нимбы…

Пастор (шокированный): Изыди, сатана! Не кощунствуйте, фройляйн Вайбург. Впрочем, знаете ли, некоторые из курортников вовсе не так уж стары. И болезни, которыми они страдают, подчас весьма романтичны.

Анаэ: Это ревматизм-то романтичен?

Пастор: Нет, но падение с лошади можно счесть романтичным.

Анаэ: Хм! Вы так считаете? С лошади надо соскакивать так же, как на нее садятся, — твердо стоя на ногах!

Пастор: Даже взяв перед этим двухметровый барьер?

Анаэ (заинтересованно): Двухметровый барьер? Черт! Кто же это? Кто этот радетель на благо святого Варнавы? О господи, господин пастор, вижу, куда вы клоните! Десять лет вы водили ко мне прекрасных юношей с тощим кошельком и таким же брюхом, охочих до чужого приданого, и вот еще один — на это раз богобоязненный акробат! Да еще и с переломанными костями в придачу!

Пастор: Фройляйн Вайбург, этому старику двадцать пять лет, он владелец необъятных угодий и звучного имени. Да и внешность у него весьма приятна. Он благороден, решителен и горит желанием увидеть вас.

Анаэ (смеясь): Да уж и правда, какой оригинал.

Пастор: Дитя мое, ради святого Варнавы, ради меня, может быть, вы все-таки согласитесь уделить ему одно мгновение и принять его? Это не для замужества, я не прошу вас о столь…

Анаэ: И на том спасибо!

Пастор: Только взглянуть.

Анаэ: Ну что же, взглянем на него! Он излечится от своего безумия, а вы, вернее, мы — успокоимся… (Хохочет.) Ха! Ха! Ради вас я даже сниму эти заляпанные грязью сапоги. Бедный мальчик! Вы уверены, что он так богат? В таком случае, чего же он хочет?

Пастор: Я уверен. Его имя Комбург. Мне думается, его и ваши родители должны были знать друг друга.

Анаэ: Комбурги из Пруссии… Да, это правда, Комбурги очень богаты! Нет, но этому-то что нужно? Клянусь святым Варнавой, рог ему в бок, мы это узнаем! Ганс Альберт, чем заранее строить постную мину относительно этого загульного кота, лучше помогите мне снять сапоги!

Она выходит с Гансом Альбертом, а пастор тем временем идет к двери и впускает Фридриха, при галстуке, перчатках, нарядного, с косым пробором и благочестивым видом. Фридрих ошалело смотрит на развешанные по стенам головы зверей…

Фридрих: Бог мой! Интересно, здесь все еще говорят на человеческом языке? Или трубят по-оленьи?

Пастор: Что? (Оглядывается по сторонам.) Ах да, правда! А я больше и не замечаю этих бедных зверушек.

Фридрих (с удрученным видом): Боже правый! Жить в окружении всей этой шерсти и стеклянных глаз! Тут и улан начал бы страдать удушьем и кошмарами, а что говорить о бедной юной девушке!..

Пастор (покашливая): Хм… Знаете ли, это скорее юная дама…

Фридрих: Но она же девица?

Пастор: Да! Да-да-да! Но, видите ли, уже довольно давно… Фройляйн фон Вайбург так же далеко за тридцать, как вам за двадцать… Вот!

Фридрих: Что ж, хорошо! Очень неплохо иметь что-то общее в возрасте, пусть даже речь идет о разных десятилетиях. А что, фройляйн фон Вайбург нет дома?

Пастор: Нет-нет, она дома! Однако, узнав о вашем приходе и заранее придя в восхищение от вашей особы, она пожелала пере… переменить прическу! Ну, вы же знаете, женщины, они такие…

Фридрих: В восхищение от моей особы?

Пастор: От вашего поведения. Я рассказал ей о вашем поступке по отношению к святому Варнаве, к моему витражу, и это весьма тронуло ее, она ведь очень благочестива… Она потому и решила принять вас.

Фридрих: Клянусь, святой отец, святой Варнава узнает, что такое настоящая благодарность… Бедное создание! Жить в этой комнате среди трофеев, добытых предками, и молиться святому Варнаве! Бедняжка! Я счастлив узнать, что она так набожна.

Пастор: Ну-у-у… Конечно, она очень набожна, по-своему, так сказать!

Фридрих (расчувствовавшись): Она вышивает? Играет на фортепьяно? Я обожаю Шопена и Шумана. И Черни тоже.

Пастор: Нет… Э-э-э… Она больше увлекается охотой… И особенно любит… Как это? Трубить в рог, вот…

Фридрих: Бедняжка! Она бежит от жизни, чтобы в лесах обрести свои девичьи мечты…

Пастор: Хм… Вы… Хм… Мне кажется, господин Комбург, ваше представление о ней несколько романтично…

Фридрих: Да, я в самом деле плохо представляю ее себе. Она видится мне высокой, хрупкой, почти прозрачной, с томным взглядом, в поблекших, чуть старомодных одеждах,