– О Господи, завтра бал! Я заполучила супер-пупер принцев, миллионеров, кинопродюсеров наследниц, архитекторов, политиков и, возможно, даже Билла! – воскликнула она. – Завтра у меня будет весь Нью- Йорк.
– Этот вечер в пользу чего? – спросила я.
– О, спасите что-то там или сохраните, точнее не помню. Спасти Венецию, спасти Метрополитен-музей, спасти балет. Кто знает?! Я в стольких комитетах – мистер Зиглер обожает списание налогов на благотворительность, – поэтому я называю их все «Спасти что-то там еще». Ах, если бы только кто-то спас меня от комитетских дам! Если не пожертвуешь миллион, тебя просто прикончат. По-моему, на этот раз собрались спасать какой-то сорт цветов. Благотворительность – это великолепное американское установление, потому что рано или поздно тот, кто нуждается, получает кучу денег, а нам всего лишь нужно разодеться в супер-пупер платья от Майкла Корса. А теперь к делу, – сказала Маффи уже серьезнее. – Маленькая птичка прочирикала мне, Джулия, что тебе нужен жених. Как чудесно! Расскажи, какой именно человек тебя интересует?
– Ну… умный, веселый, который всегда сумеет меня рассмешить. И такой, кому я могу часами ныть и жаловаться; а он все равно будет обожать меня. Только не сажайте меня с творческой натурой. Этих я изгнала из сердца, души и нервной системы еще в школе. Никаких актеров, художников или музыкантов, спасибо, не надо, – пояснила Джулия.
– В Верхнем Ист-Сайде этого бояться не следует, – отмахнулась Маффи. – Мэр не позволяет им проникать дальше Юнион-сквер.
– О, я знаю, что покажусь вам дико избалованной и легкомысленной, но мне нравится, когда у моих бойфрендов есть водители. Это все папочка. Он безбожно избаловал меня, приказав шоферу каждый день возить меня в школу на «ягуаре». Но такова уж я, и теперь ничего уже не исправить, верно? – Джулия покраснела.
– Ничего страшного, дорогая, – проворковала Маффи. – Если ты не любишь ходить пешком, значит, не любишь, и все тут; Возьми хоть меня. У меня три водителя: один в доме на Палм-Бич, один в Аспене и один здесъ. Нет ничего плохого в том чтобы выражать свои желания.
Ну и ну! Такой экстравагантности я не ожидала. Даже в собственном кругу Маффи удалось подняться на новые высоты.
– Я просто хочу влюбиться, Маффи, как все остальные девушки. И иметь потрясающую кожу без всяких витаминных инъекций, – пробормотала Джулия со слезами. – Иногда я чувствую себя такой одинокой…
Маффи хоть и светская женщина, но также определенно математический гений, чьи уравнения по размещению гостей так же сложны, как составленная гроссмейстером шахматная задача. У нее есть система, которая обычно идет в ход, когда в действие приводится служба «слияния». Маффи всегда вовремя заботиться о том, чтобы за одним столом. оказалось тринадцать человек, а за другим – слишком много мужчин. Каждый гость на плане размещения имеет свой номер. Джулия, как номер четвертый, должна была сидеть второй от торца прямоугольного стола, что позволяло ей беседовать с четырьмя мужчинами. Слева и справа от нее расположатся итальянский князь и продюсер звукозаписи, напротив – набоб, сколотивший состояние на недвижимости, а во главе стола будет тринадцатый, «лишний» мужчина, которому хозяйка скажет, что ужасно сожалеет, но пришлось посадить его рядом с двумя мужчинами:
– Ничего не поделать, вас, мальчики, сегодня чересчур много.
Я не знаю никого другого в Нью-Йорке, кто мог бы предоставить девушке четырех холостых соседей по столу. Математика Маффи хромает только в том случае, когда речь заходит об оплате счетов флориста.
Назавтра к вечеру улыбка Джулии была шире Африки. Как, впрочем, и ее бриллиантовые серьги. Иногда даже особа вроде меня, искренне радующаяся удачливости подруги, немного желтеет от зависти при виде «трофеев» от Картье, как она их называет. Но что хорошо в Джулии, так это ее готовность поделиться всем, чем она располагает. Вот и сегодня она одолжила мне на вечер свои серьги – обручи с бриллиантами, а также вызвала в свои апартаменты целую команду из салона «Бергдорф», чтобы нас причесали и сделали нам макияж.
Приехав, я застала Джулию сидящей в шезлонге в гостиной, очень элегантном салоне, выкрашенном в голубой цвет, с высокими окнами, широкими карнизами и совершенно возмутительной «ню» Гая Бурдена, висящей над камином только во имя смешения стилей. Вся мебель Джулии – это обожаемые ею великолепные голливудские вещи тридцатых годов, обитые светлым бархатом в тон стенам. Все же впечатление несколько портили косметические орудия пытки, разбросанные по всем поверхностям. Визажист Дэвид, так сказать, превратил комнату в свою личную студию макияжа. В данный момент он наносил румяна на щеки Джулии. Ракель орудовала щипцами для завивки, а Иринья, полька-педикюрша, покрывала лаком ногти на ее ногах. Это еще что! Я слышала, что некоторые девушки в Нью-Йорке перед каждой вечеринкой вызывают дерматолога, чтобы тот удостоверился в безупречности их кожи.
– У меня счастливый вид? А моя улыбка? Она… она выглядит настоящей? – спросила Джулия, как только я вошла.
Дэвид заверил, что ее улыбка так же неподдельна, как трофеи от Картье, что я сочла очень удачным сравнением.
– Ну так вот, она абсолютно фальшива. Ну не супер ли?
– Охтыгосподибожемойсу-у-упер! – подтвердил Дэвид.
– Сегодня днем я была у дерматолога, и знаешь… эти маленькие мышцы вокруг губ? Возможно, нет, потому что большинство людей просто о них не думает. Так вот, после двадцати трех они начинают опускаться, но есть гениальный способ укрепить их и вернуть твою улыбку. Дерматолог вводит чуточку ботокса, чтобы парализовать их, и уголки твоих губ немедленно приподнимаются. Обретя такую улыбку, можешь улыбаться всю ночь, не прилагая никаких усилий, потому что эта улыбка куда менее утомительна, – пояснила Джулия, словно в самом деле изрекла вековую мудрость.
На сборищах Маффи принято появляться в вечерних платьях, поэтому, как только прическа и макияж Джулии были закончены, она надела черное шелковое мини-платье, едва прикрывающее бедра. (Шанель. От кутюр. Прислано из Парижа экспресс-почтой.) Едва она исчезла в гардеробной, чтобы наконец рассмотреть себя, я уселась и воспользовалась присутствием Дэвида и Ракели. На некоторых нью-йоркских вечеринках нельзя появиться без прически и макияжа. К таковым относятся и те, что устраивает Маффи. Эта самая история с прической и макияжем в конце концов затягивает, и постепенно проникаешься убеждением, что никуда не годишься, если просто накрасишь ресницы тушью «Мэйбеллин», которая, возможно, скатается комочками. Манхэттенские визажисты обязательно расчесывают тебе ресницы после того, как наложат тушь. Комочки считаются здесь государственным преступлением.
И как раз когда Дэвид размазывал кисточкой блеск по моим губам, из спальни Джулии донесся громкий вопль. Кажется, назревала «модная» истерика. Что и неудивительно. Нью-йоркские девушки впадают в истерику при каждом упоминании об одежде. Я неторопливо проследовала в спальню и взглянула на отражение Джулии в зеркале.
– Это… абсолютный и совершенный кошмар. Я выгляжу… консервативной! – драматически взвыла она, дергая за подол маленького платья. – Посмотри! Я похожа на кого-то из чертова бродвейского шоу с толстяками! И лак для волос! Мой потенциальный муж подумает, что я тролль!
Платье было потрясающим. Стопроцентный убийственный шик!
– Джулия, ты неотразима. И платье такое короткое, что его почти не видно. Это антипод консервативности, – уверяла я, пытаясь утешить ее.
– Я гибну, а ты говоришь мне про антиподов! О, не могли бы вы уйти и оставить меня в покое? – заплакала она.
Выгнав меня, Джулия заперлась в гардеробной и начала переодеваться. Она меняла и меняла платья, а потом сказала через дверь, что не хочет никуда ехать, поскольку для нее это слишком большое интеллектуальное, сексуальное и физическое напряжение. И хотя, признаться, мне было абсолютно все равно, поеду я на какой-то сказочный бал в мраморном особняке Маффи или нет, все же было ужасно жаль шикарного белого шифонового платья, позаимствованного в офисе из шкафа с образцами моделей, платья, которое я решительно намереваюсь вскоре вернуть. До чего же обидно, что оно так и не увидит света!
– Джулия, мне абсолютно безразлично, поедем мы или нет, – отозвалась я, имея в виду, что могу надеть платье и в другой раз. – Но там будет так весело.
– Нью-йоркские вечеринки – это не веселье. Это война, – возразила Джулия, открывая дверь и снова
