близко, чтобы узнать точнее. Это седьмая планета 61 Лебедя. Могла быть любая из шестнадцати планет этой системы, но автоматически вычислили, что на седьмой планете наилучшие условия для существования жизни.
Он сделал паузу, осмотрел окружающих — все они ждали продолжения его рассказа.
— 61 Лебедя, — Адамс откашлялся, — наш ближайший сосед. Она была одним из первых Солнц, к которой направился человек, когда вышел за пределы Солнечной системы. С тех пор она была шипом, уязвляющим самолюбие человечества.
Андерсен ухмыльнулся.
— Потому что мы не могли расколоть этот орешек.
Адамс кивнул.
— Верно. Нам мешали неизвестные силы в Галактике, которые утаивают от человека какие-то секреты всякий раз, когда он берется за их исследование. Мы, конечно, встречали множество странных явлений. Например, планетные условия, которых мы до сих пор не встречали. Странные, страшные формы жизни. Экономические системы и психологические концепции, которые ставили нас в тупик и все еще причиняют нам головную боль каждый раз, когда мы о них думаем. Но мы всегда могли, по крайней мере, знать то, что нас превосходило, а с 61 Лебедя это не так. Мы не смогли даже попасть туда. Планеты или покрыты облаками, или экранированы, поэтому мы никогда не видели поверхности ни одной из них. А когда мы приближались к системе на расстояние нескольких миллионов миль, мы начинали скользить, — он посмотрел на Кларка, — это правильное определение, не так ли?
— Для этого нет слова, — ответил ему Кларк. — Но термин «скольжение» подходит так же, как и любой другой. Вас не останавливают и не тормозят, но вас отбрасывают. Как если бы корабль попал на лед, хотя это намного более скользко, чем лед. Что бы это ни было, оно не регистрируется. Никаких сигналов, ничего, что можно было бы увидеть и что оставило хотя бы малейшее мерцание на экранах приборов, но вы входите в это и соскальзываете с курса. Сделаете поправку, соскальзываете снова. В старые времена попытка достичь этой системы и невозможность приблизиться к ней хотя бы на милю ближе какой-то границы, доводила людей до сумасшествия.
— Как будто, — сказал Адамс, — кто-то взял и провел пальцами линию недосягаемости вокруг этой системы.
— Что-то вроде этого, — согласился Кларк.
— Но Саттон проник внутрь, — настаивал Андерсен.
Адамс кивнул.
— Саттон проник внутрь, — повторил он.
— Мне все это не нравится, — признался Кларк. — Мне это совсем не нравится. Кое у кого завихрение в мозгах. Наши корабли слишком большие, говорят они. Если бы мы употребили корабли меньших размеров, мы могли бы проскользнуть внутрь. Как будто то, что нас держит, — сеть или что-то вроде.
— Саттон пробрался, — сказал Адамс упрямо, — его запустили в спасательной шлюпке, и он пробрался. Его маленький корабль пробился там, где наши большие оказались бессильны.
Кларк также упрямо покачал головой.
— В этом нет смысла. Размеры корабля не имеют с этим ничего общего. Где-то есть другой фактор, о котором мы даже никогда не думали. Корабль Саттона прошел внутрь вполне спокойно и разбился, и, если бы Саттон находился в корабле в этот момент, он бы умер. Но он проник не потому, что его корабль был мал, а по другой причине.
Мужчины сидели, напряженно думая, выжидая.
— Почему Саттон? — в конце концов спросил Андерсен.
Адамс тихо ответил:
— Корабль был мал. Мы смогли послать только одного человека и мы выбрали того, который, как мы думали, выполнит задание лучше других, если только проникнет внутрь.
— И Саттон был лучшим?
— Был, — жестко сказал Адамс.
Андерсен дружелюбно произнес:
— Ну, очевидно, был лучшим. Он проник внутрь.
— Или был пропущен внутрь, — уточнил Блекборн.
— Не обязательно, — возразил Андерсен.
— Это же логично предположить, — заспорил Блекборн. — Почему мы хотели попасть в систему 61 Лебедя? Выяснить, опасна ли она. Такова была причина, не так ли?
— Да, причина была такова, — кивнул Адамс. — Все неизвестное потенциально опасно. Его нельзя сбросить со счета до тех пор, пока нет полной уверенности в безопасности. Таковы были инструкции Саттону: выяснить, опасна ли 61 Лебедя.
— Это лишнее доказательство того, что они хотят тоже узнать о нас, — сказал Блекборн. — Мы прощупываем и подсматриваем за ними несколько тысяч лет. Они могут желать получить о нас информацию так же сильно, как мы о них.
Андерсен согласился.
— Я понял, что вы имеете в виду. Они рискнули бы пропустить одного человека, если бы смогли затащить его внутрь, но они не рискнули бы пропустить полностью вооруженный корабль и целую команду на дистанцию боя.
— Точно, — сказал Блекборн.
Адамс резко прервал нить разговора, обратившись к Кларку.
— Ты говорил о контактах. Они были сделаны недавно?
Кларк покачал головой.
— По-моему, как раз двадцать лет назад. Там куча ржавчины. Проводка в некоторых местах размягчилась.
— Ну давайте предположим, — предложил Андерсен, — что Саттон каким-то образом, каким-то чудом узнал, как починить корабль, но даже тогда ему нужны были материалы.
— И много, — подтвердил Кларк.
— Лебедяне могли снабдить его ими, — предположил Шаллкросс.
— Если лебедяне существуют, — усмехнулся Андерсен.
— Я не верю в то, что они смогли бы, — сказал Блекборн. — Цивилизация, которая прячется за экраном, не машинная. Если бы они строили машины, то вышли бы в космос, вместо того чтобы отгораживаться от пространства. Я предполагаю, что лебедяне не техническая раса.
— А экран? — напомнил Андерсен.
— Он необязательно технического происхождения, — вяло произнес Блекборн.
Кларк хлопнул ладонью по столу.
— Что за польза от этих размышлений? Саттон не чинил этот корабль. Он привел его домой как-то без починки. Он даже не старался реставрировать его. На всем лежит покров пыли и ни следа гаечного ключа.
Шаллкросс наклонился вперед.
— Я не понимаю одного, — сказал он. — Кларк говорит, что некоторые иллюминаторы были разбиты. Это означает, что Саттон пролетел одиннадцать световых лет без всякой защиты.
— Он использовал скафандр, — ответил Блекборн.
— На нем не было скафандра, — тихо возразил Кларк. Он оглядел комнату, как бы боясь, что кто-то вне их маленького кружка мог его слышать. Он понизил голос: — И это не все. У него не было ни пищи, ни воды.
Андерсен выколотил трубку о ладонь, и глухой звук эхом откликнулся в комнате. Бережно, сосредоточенно, как бы желая сконцентрироваться на этом, он сбросил пепел в пепельницу.
— Может, у меня есть ответ на это, — сказал он, — по крайней мере, ключ. Предстоит еще много работы, прежде чем мы дадим ответ. Да и тогда мы не сможем быть полностью уверены.
Он неподвижно сидел в кресле, зная, что все смотрят на него.
— Я не решаюсь высказать то, что у меня на уме, — продолжал он.
Никто не проронил ни слова.
