— А, это мое тело, — подумал он. — Но я нахожусь где-то еще. Где-то, где нельзя видеть так, как я привык видеть… и нельзя слышать, а я вижу и слышу, но уже как-то иначе, ощущая все это каким-то иным способом.
— Тебя пропустил экран, — произнес один голос, хотя слово “экран” не было произнесено. Другое неведомое слово послужило этой цели.
И еще один голос сказал, что для создания “экрана” была применена какая-то технология, созданная на планете, название которой было непонятно его разуму и воспринималось как-то неясно. В нем не чувствовалось никакого смысла, который Саттон мог бы уловить.
И была еще одна мысль, которая осуждала излишнюю сложность и несовершенство тела Саттона, — разбитого тела. И в ней с очень большим энтузиазмом оправдывались простота и совершенство восприятия энергии.
Саттон пытался крикнуть им в ответ:
— Ради бога, поспешите! — ведь его тело было таким, что очень быстро должно было необратимо погибнуть, и если оно слишком долго пробудет в таком состоянии, ничего уже нельзя будет сделать. Но он не мог этого сделать и, как бы во сне, слушал эти отвлеченные высказывания, сопоставление различных точек зрения, которые все сходились к одной ясной мысли, представляющей собой окончательное решение.
Он пытался определить, где же он находится, пытался сориентироваться в сложившемся положении, но обнаружил, что не может определить даже свою теперешнюю сущность, поскольку он сейчас не представлял собой физического тела, занимающего определенное место в пространстве и времени и даже не являлся отдельной личностью. Он находился в промежуточном состоянии, не имел материального воплощения, существующего в какой-то определенности, и не мог понять, что же с ним происходит, как ни старался. Это была какая-то пустота, вакуум, который, тем не менее, что-то собой представлял и который взаимодействовал еще с чем-то, тоже подобным пустоте. Так это ему представлялось.
— Я твоя Судьба, — сказал тот, что давал ответы и, казалось, был его частью.
Но судьба — это только слово и больше ничего. Идея, абстракция. Неясное определение чего-то другого, такого, что существовало в человеческом уме, но не имело материального воплощения. То, что разум человека согласен был принять в качестве идеи, но которая даже не могла быть доказана.
— Ты не прав, — сказала Саттону Судьба. — Судьба — это реальность, хотя ты не можешь увидеть ее. Это реальность для тебя и для всех других живых существ. Для каждого, кто знает, что такое жизнь. И она была всегда. И она всегда будет.
— Кто не мертв? — спросил Саттон.
— Ты первый, кто пришел к нам, — ответила Судьба, — мы не дадим, не позволим тебе умереть, мы вернем тебе твое тело, но пока это произойдет, ты будешь жить со мной. Ты будешь частью меня, и это справедливо, поскольку я жила до сих пор благодаря тебе и была твоей частью.
— Вы не хотели, чтобы я был здесь, — сказал Саттон. — Вы построили экран, чтобы не допустить меня к вам.
— Мы желали, чтобы вошел только один, — объяснила Судьба. — Именно тот, кто нам нужен.
— Но вы позволили мне умереть?!
— Тебе необходимо было умереть. До тех пор, пока ты не умер и не стал одним из нас, ты просто не смог бы понять. Пока ты находился в своем теле, мы попросту не могли достичь тебя. Тебе пришлось умереть для того, чтобы освободиться, и именно я была рядом, чтобы забрать тебя и сделать своей частью. Ты понимаешь?
— Я не понимаю, — признался Саттон.
— Ты поймешь, — сказала Судьба, — ты поймешь…
— И я понял, — внезапно подумал Саттон. — Я понял…
…Его тело содрогнулось, лишь он вспомнил это, и его разум преисполнился чувством связи с тем, что он понимал ту огромную, трудно вообразимую значимость Судьбы… огромного количества, триллионов и битриллионов Судеб, которые соответствовали всему многообразию жизни в Галактике.
Судьба проявила себя миллионы лет назад в обезьяноподобном существе, которое нагнулось и подняло с земли сломанный сук. Еще одно вмешательство Судьбы, и кремень ударился о кремень. Еще раз — и появились лук и стрелы. Еще — и было создано колесо.
Судьба прошептала, — и существо поднялось из водных глубин и через много лет плавники превратились в ноги, а жабры стали легкими. Симбиотические абстракции, паразиты — как бы мы их ни называли — но это были наши судьбы.
Сейчас пришло время для того, чтобы Галактика узнала о Судьбах.
Если это паразиты, то такие, которые приносят больше пользы, которые дают всегда больше, чем взяли.
Все, что они получили — это чувство существования, чувство жизни. То, что они давали и всегда были готовы дать, было больше чем жизнь. Из тех миллионов жизней, которые они прожили, многие были скучными, например, жизнь червя и многих неразумных существ, копошащихся в джунглях.
Но, тем не менее, благодаря им, Судьбам, червь когда-нибудь может стать чем-то большим, чем червь или более значительным червем, а какой-нибудь неразумный вид может достичь больших высот, чем те, которых достиг человек.
Все, что двигалось по Земле, быстро или медленно, представляло собой не одно существо, а два: сам организм и его собственную судьбу.
Иногда судьба одерживала верх. Иногда — нет. Но там, где была судьба, там всегда оставалась надежда. Поскольку Судьба — это надежда. А Судьба была везде.
Ни одно существо не является одиноким.
Ни те, кто ползает, ни те, кто прыгает, ни те, кто плавает, летает, переваливается при ходьбе.
И эта планета, невозможная для понимания, могла быть осознана только одним человеческим мозгом, и когда этот мозг появился здесь, она стала закрытой для понимания, для всех и навсегда.
Существует только один разум, который может открыть истину Галактике в тот момент, когда она будет к этому готова. Один разум, который может рассказать о судьбе и надежде.
— И этот разум, — подумал Саттон, — мой собственный. Боже, помоги мне! Но если бы у меня было право выбирать, если бы меня спросили, хочу ли я этого… Конечно, лучше было бы, чтобы это был не я, а кто-нибудь другой или что-то другое. Какой-нибудь другой разум и в течение другого миллиона лет. Какое- либо другое существо через десятки миллионов лет. От меня ждут слишком многого — от меня, наделенного человеческим разумом, таким несовершенным для того, чтобы я мог вынести всю тяжесть этого откровения, всю тяжесть этого знания.
Но Судьба указала своим перстом на меня.
Случайность или нелепое стечение обстоятельств.
Это была Судьба.
Я жил Судьбой. Я был ее частью, вместо того, чтобы она была частью меня. И мы, подумайте только, жили хорошо, поняли и узнали друг друга, как будто мы были два живых существа… даже лучше, чем могут узнать друг друга два человека Судьба — это был я, я — это была Судьба. У нее не было имени, и я назвал ее Джонни. Это было чем-то вроде шутки, над которой моя Судьба все еще смеется.
Я жил вместе с Джонни, и он стал очень важной частью моего существа, той частью, которую люди называют жизнью, не понимая этого. Частью меня, которую я сам еще не вполне понял… Вернее, не понимал до тех пор, пока мое тело не было восстановлено. Затем я вернулся в свое тело, но оно уже было другим, значительно лучшим, поскольку многие Судьбы были поражены и удивлены неэффективностью и несовершенством конструкции человеческого тела.
И когда они снова сконструировали, восстановили его, то сделали все тело лучше. Они внесли в него многое, чего раньше в нем не было. Много такого, о чем я только подозреваю, но чего не знаю до тех пор, пока не придет время воспользоваться этим, а о некоторых элементах, возможно, не узнаю никогда
Когда я вернулся в свое тело, то и Судьба тоже вернулась в него и жила вместе со мной, но я всегда узнавал ее и называл Джонни. Мы всегда были вместе, и я никогда не ошибался, слыша ее. Это случалось со мной много раз в прошлом.
— Симбиоз, — сказал себе Саттон, — более высокий уровень симбиоза, чем симбиоз простейшего
