– Что? – вздрогнула Олеся и приподняла голову, – уйдите все, мне плохо.
– Что это значит? – возмутился менеджер, – объяснитесь!
– В любви, – прыснула Ира, с удовольствием смакуя забавную сценку, коих почти не бывает во время восьмичасовой нудятины.
– Мне плохо, Игорь Леонидович, не видите? – Олеся глянула на него мутным взором, – голова раскалывается и тошнит. Выворачивает меня наизнанку, – она снова легла на клавиатуру.
– Перепила, что ли? С утра была нормальная, – пожал плечами менеджер.
– Бли-ин! – Ира схватилась за голову, – Игорь Леонидович, вы не понимаете! Лесь, ты чего, может, это… тебе врача надо, а?
– Да, наверно, – простонала Олеся, – извините…
И она, прикрывая руками лицо, быстро выбежала из кабинета.
– Ира, нужны прайсы… – менеджер обратился к Ире.
– Я всё сделаю, через… пятнадцать минут. Сейчас обеденный перерыв! – и девушка убежала вслед за Олесей, но не в туалет, а в буфет – докладывать свежую сплетню о том, что Демидова залетела.
Менеджер встретил мокрую Олесю в коридоре. Она шла по синусоиде, держась за живот.
– Олеся, иди к Петру, он тебя отпустит, – посоветовал менеджер, – что же ты сразу не сказала?
– Я не знала, что будет плохо, – промямлила она.
Начальник, конечно, отпустил её и даже простил опоздание. Но Олеся не бросилась бегом домой – она отправилась на склад готовой продукции. Там во всю кипела работа – что-то грузили, что-то разгружали, туда-сюда носились мужики с мобильниками, грузчики с сигаретами и тётки с бумагами. Кто-то орал по телефону, как будто разговаривал с глухим, у кого-то срывались поставки, кто-то настаивал на том, что дешевле только даром. Всё это происходило сегодня и вокруг Олеси тоже, только она привыкла.
Выйдя на улицу, она огляделась и обнаружила только одного похожего на водителя субъекта. Он смолил папиросу возле тентованной «газели» и явно страдал от безделья. Возле остальных машин сновали кто угодно, но только не те, кто нужен.
Олеся подошла к мужику, продолжая играть роль, и спросила:
– Вы не подбросите меня до Москвы? Мне ко врачу нужно.
– Чего тебе нужно? – нахмурился шофёр.
– В Москву, в Москву. Вы же поедете сейчас? – она пошатнулась и упала на него.
– Стой, стой, всё нормально… – смутившийся мужик поддержал размякшую Олесю, – сейчас, гляну…
Он вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо листок.
– Молдагуловой, дом пятнадцать. Это в Москве. Залезай в кабину, сейчас погрузимся и поедем.
Через несколько минут «газель» выезжала с территории фабрики. В это время Штеф скандалил на проходной, тыча в нос упрямому охраннику фальшивое удостоверение сотрудника «Мосгаза», и естественно не видел выезжающей машины.
– А я тебя видел, ты в кабинете сидишь напротив пожарного щита, – высказался водитель, – только имя не припомню. Как тебя?
– Олеся Аркадьевна. Можно просто Олеся. А я вас тоже видела, вы водитель «газели», – попыталась пошутить девушка.
– А я Владимир Иваныч, – не отреагировал на шутку водила, – я тут работаю. А ты не москвичка, что ли? Имя-то нерусское.
– Я живу в Реутове, но это почти Москва. Там табличка «Москва» висит перечёркнутая, и на том же столбике табличка «Реутов». А у меня мать из-под Киева, а отец из-под Калуги. Но я по паспорту русская.
– А чего ты на ногах не держишься-то?
– Мне плохо стало, шеф отпустил домой, – ответила Олеся.
– А-а-а, – протянул Владимир Иванович, – ну тогда я тебя прямо до дома довезу. Тут по пути.
– Спасибо.
В накладных был водитель с инициалами «В.И.». Олеся это помнила.
Скупщик из антикварного магазина на Мясницкой оказался пожилым причёсанным евреем по фамилии Абрамсон. Прежде чем ответить, он внимательно изучал шустрого мускулистого паренька с бегающими глазами и огромной спортивной сумкой «Адидас».
– Я хочу продать антиквариат. Деньги нужны прямо сейчас! – повторил Витька и тряхнул тяжеленной сумкой.
– Осторожно, побьёте! – сложил руки в молитвенном жесте Абрамсон, – ладно, молодой человек, идёмте ко мне за стол, покажете свой антиквариат. Может, это вовсе не то, что вы им называете.
– Это то, что нужно! – настоял Витька, – мой дед коллекционировал. Он вывозил это из-за границы. Из Италии.
– Как фамилия деда? – прищурился Абрамсон, заводя Витьку в обставленную хламом каморку.
– Иноземцев. Ефим Константинович.
Витька поставил сумку на пол и осмотрелся. Ну и фурнитура, здесь, однако! Он жалел сейчас о том, что ни черта не смыслит ни в антиквариате, ни в истории, поскольку является прожжённым технарём. Россказни бабы Поли влетали в одно ухо, а вылетали из всех сразу, почти не задерживаясь в голове. Расстегнув молнию, Витька начал выставлять то, что впопыхах покидал в сумку, убегая из собственной квартиры. Бабка, конечно, говорила, что из дедовых вещей откуда и сколько стоит, но Витька кидал скорее интуитивно, чем полагаясь на бабкины слова.
Абрамсон, казалось, пропускал всё это мимо глаз. Витька доставал бронзовые и нефритовые статуэтки, серебряные подсвечники, и каждый раз ждал, как отреагирует скупщик. Но тот нетерпеливо глядел не на выставленное, а на то, что Витька собирался извлечь.
– Стоп! – Абрамсон схватил Витьку за локоть, как только он начал вынимать самый крупный экспонат – мраморную скульптуру какой-то девицы.
Скупщик сам аккуратно извлёк ценность на свет божий и оглядел со всех сторон. На его лице появилось подобие слащавой улыбки.
– Сколько за неё хочешь?
Это было произнесено тоном клиента, снимающего проститутку. Поскольку Витька всё-таки что-то помнил, то и про эту «проститутку» знал несколько больше – бабка заездила мозги.
– Это «Морская Венера» работы Пицциони, шестнадцатый век, мрамор, основание из яшмы. Это дорого стоит! – с видом знатока сообщил Витька.
– Твой дед в шестнадцатом веке жил? – спросил лукавый Абрамсон, поглаживая телеса Венеры.
– Он вывез её во время войны как дочку! Закутал в одеяло и баюкал всю дорогу! Во как! – Витька поднял большой палец кверху. – Поэтому Венеру я вам отдам… ну, за пять тысяч долларов! – и Витька ужаснулся своей смелости.
Абрамсон сделал вид, что обдумывает предложенную цену. В душе он, конечно, ликовал – к нему пришёл лох. За Пицциони он выручит минимум тридцать тысяч, а на аукционе «Морскую Венеру» и без рук оторвут!
– Идёт, молодой человек, только у меня с собой таких денег нет. Я куплю у тебя всё, мы сейчас посчитаем, и я в качестве залога дам тебе свой паспорт. Завтра поедем в банк, и я с тобой расплачусь. Ну, что там ещё? – Абрамсон снова сбился на жадность и радостно потёр руки, суя нос в Витькину сумку.
– Ещё Пицциони, – Витька, уже не робея, извлёк скульптурную композицию поменьше, – называется «Черепаха на крысе»! За неё три тысячи. Ещё есть ювелирные украшения, тоже антиквариат.
– А вот это уже серьёзно, молодой человек, – Абрамсон почесал макушку.
Антикварная ювелирщина на порядок, а то и на два, дороже всех этих крыс и Венер. Витька, конечно, понимал, что дороже, но реальной стоимости не представлял. Он вытащил лишь маленькую шкатулочку, которая валялась у бабки в столе, и не знал, где она хранит что-то более ценное. Но если всё это стоит так дорого, то какого чёрта бабка сама открыла незнакомым людям хитроумную дверь?
Абрамсон нацепил монокль и принялся разглядывать вываленные на стол украшения. Витька тем временем достал картину-вышивку и произнёс:
