тюре, ханов и ханш. А еще Коран. Я вообще интересовался религиозными учениями, в том числе и мусульманством, знаменитыми людьми, шиитами и сунеитами. Туркмены, кстати сказать, сунеиты. И, когда я приезжал в дом к Паш-аге, как бы невзначай приходили соседи — поговорить об обычаях, легендах, о Коране, и это все нравилось хозяину дома

В семье Паш-аги у меня был, в некотором роде крестник, самый младший внук хозяина дома. Его по моему предложению назвали Аюб-ханом, в честь знаменосца-пророка.

Сегодня хозяин во главе отряда мергенов-охотников находился в песках. Шла большая охота на волков.

Ее проводили с большим размахом, используя как новую технику, так и древние обычаи и способы.

Волки стали бичом, особо одна стая, охотившаяся вблизи аула. Говорили, что во главе стаи — волк- оборотень, знающий человеческий язык и все человеческие обычаи.

Около шести вечера я увидел сначала облако пыли, потом всадника, а далее — машины с водой, едой. В одной из них везли убитых волков.

Туркмен, здороваясь, подает не одну руку, а обе. Это и религиозный обычай, и некое отличие, показ того, что обе руки его безоружны. Кроме того, здороваясь, щупают косточку большого пальца правой руки, так как по преданию, по свету все время ходит святой Хызр. Он может принять любые образы, как людей, так и животных. Хызр может дать и счастье, и наказать. Когда Хызр перевоплощается в человека, его можно узнать только по отсутствию косточки большого пальца на правой руке.

Мы очень хорошо, с полным соблюдением обычая поздоровались с Паш-агой, задали ритуальные вопросы о здоровье, о благополучии, настроении, потом я обошел всех остальных, здороваясь с каждым за руки, и пошел к убитым волкам.

Пустынные волки несколько меньше, чем волки наших сибирских лесов или бело-желтые страшилища полярных пустынь, но они не менее свирепы, очень подвижны и собираются в большие стаи. Но вдруг я увидел огромную черно-белую тушу. Зверь был чуть ли не в два раза больше обычного волка и совсем иной окраски.

Да, передо мной лежал убитый пес, обыкновенная чабанская собака, потомок тибетских догов. Правда, он был громаден даже для этой могучей и свирепой породы волкодавов. На шее щетинился широкий ошейник из толстой кожи с острыми стальными шипами, который не давал возможности схватить за горло.

Я насчитал шесть пулевых ран, то есть пса убили не случайно. Паш-ага, подошедший сзади, тоже долго смотрел на убитого, потом ткнул в него палкой и жестко бросил:

— Предатель!.. Днем жил в ауле, ел хлеб от людей, а ночью приводил волков.

А я никак не мог вспомнить, кого напоминала мне эта массивная лобастая голова с мощными челюстями. И вдруг вспомнил: «Чемодан»!

Человека с таким прозвищем я встречал в другой жизни. В тот день, когда я впервые увидел его, стоял страшный мороз, страшный даже по этим нечеловеческим местам — минус шестьдесят пять, и внутренний репродуктор прохрипел: «Актированный день». Иногда, когда температура опускалась до двадцати пяти, репродуктор изрекал: «Лица среднеазиатской и кавказской национальности на работу не выходят» и те, к кому это не относилось, проклинали себя за то, что они не узбеки, не азербайджанцы, что давало бы им право хоть день полежать в вонючем тепле. Еда была очень скудна, а работа лошадиная, и в актированный день можно остаться на нарах, мечтая о чем-то очень простом и заурядном, но совершенно фантастическом и недоступном здесь. Например, о затирухе.

Если залить муку кипятком, постоянно мешая при этом ложкой, а потом все это еще подсолить, получится вкуснейшая еда. Это и есть затируха. И как сладко представить себя обладателем целого ведра этой мучной каши, именно ведра, которое можно медленно, с чувством и толком опустошать…

В тот день сто пятьдесят мечтателей лежали в юрте, об этом сооружении я уже рассказывал. Люди лежали на нарах, подстелив под себя что попало, В середине, на асбесте и железных листах, за изгородью из рифленой арматуры — печь. Она из толстого чугуна, с ребрами жесткости и похожа на огромную авиабомбу без стабилизатора. Растапливают ее через небольшую дверцу, а когда растопится, поднимают носовую часть и засыпают уголь или кокс. Пахнет горелым металлом, помоями и самосадом, а на заборчике вокруг печи сушатся разные, вроде бы ненужные пещи.

Сушатся рукава от старой телогрейки. Кажется, на кой черт они нужны, эти рукава! А вот и нужны. Обувь-то марки ЧТЗ. Только челябинский тракторный здесь ни при чем. Верха у ЧТЗ брезентовые, а вот подошва — из старых автопокрышек. Если на ноги натянуть разные тряпки, потом рукава и все это засунуть в ЧТЗ, то жить все же как-то можно. Если же босиком или, допустим, в носках, то жить нельзя или, во всяком случае, протянешь недолго. Поэтому и сушилось на оградке всякое невероятное тряпье.

Штукатур, так почему-то звали старого вора, налил мне в стакан густого чая и, закурив крепчайшего самосада из закарпатской посылки, спросил:

— Ну что, позовем Чемодана? Поговорим?..

Штукатуру было лет под пятьдесят. Среднего роста, плечистый, со стремительными движениями и покрытым оспинами крупным лицом. Более тридцати лет он был вором. Время от времени его сажали, освобождали, потом снова сажали, но в лагерях он был неприкосновенной личностью — вор в законе.

Слово «вор», когда к нему добавляется слово «закон», не обязательно обозначает похитителя чужого имущества, таких на старой Руси называли татями и шишами. Но, как бы там ни было, воры, тати или шиши — это всегда волки, а у волков свои законы. Но не буду распространяться о ворах, об их законах, я — о предателях.

Посланец ввел Чемодана. Такой же крепкий, как Штукатур, но более грузный и оплывший, с массивным бульдожьим лицом. Чемоданов Павел Власович, срок — пятнадцать лет. Бывший председатель горисполкома, два высших образования и кандидатская степень по философии. Сидел за взятки, махинации и присвоение общественных средств.

— Садись, мил человек, — протянул Штукатур, кинул на табурет кисет с самосадом. — Садись и закуривай… Ты меня знаешь?

— Кто ж тебя не знает? Ты — Костя Штукатур, вор в законе.

Штукатур усмехнулся:

— В законе… А ты, Чемодан, что ж, вор вне закона?

— Я вообще не вор, — поперхнулся дымом Чемодан.

— Ну да, конечно, он — идейный борец за госзнак, — ядовито пояснил сидящий рядом с нами Черный.

Штукатур благодушно засмеялся и спросил:

— Ты ведь, Чемодан, философ? Вот мне и интересно, а что такое, с философской точки зрения, вор?

Чемодан пожал плечами и, сняв квадратные очки в дорогой оправе, начал протирать стекла тряпочкой.

— Если формально, то именно тот, кто ворует, и есть вор.

— Отлично объяснил, с научной точки зрения, — снова вмешался Черный…

— У каждого человека — своя профессия, но, в узком смысле слова, это все, конечно, так.

Штукатур удовлетворенно хмыкнул:

— Ну, а если, скажем, без «фомича» и других инструментов заставить тебя отдать деньги или обмануть? Тогда как будет называться такой человек?

— А это будет мошенничество, — не раздумывая, пояснил Чемодан.

Я даже рассыпал табак, заворачивая цигарку.

— Хрен не слаще горькой редьки, что в лоб, что по лбу, все равно воровство.

— Ну-у, в общем, и это так, — согласился Чемодан.

— Все зависит от того, кто этот вор, — произнес Штукатур и крякнул кому-то в темноту нар: — Солдат, иди сюда!

К печке подошел плечистый высокий парень со сладковато-красивым выражением лица. Штукатур ткнул пальцем:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату