Пуговицы — это, конечно, фанаберия, так, для вида: застегивать-то нечего, все равно голый. А глаза человеку действительно ни к чему. Чтоб разглядывать черные стены барака или чьи-то рожи, даже свою собственную? Ему все давно опротивело. И рот тоже не нужен. Чтобы громогласно протестовать? Но это же все равно что, идя ко дну, протестовать против глубины бездны.
Покончив с шитьем, он нащупывает молоток и гвозди. Оттянув мошонку, начинает прибивать ее к нарам. На стук молотка собирается толпа. Одни бессмысленно восклицают: «Во дает!» Другие замысловато матерятся, некоторые восхищаются.
В этот момент в барак, тяжело шагая и начальственно поглядывая по сторонам, вступает сам капитан Ревкун, начальник режима. Сапоги у него зеркально блестят. И рожа — на ней гневно-жалостливая гримаса. В барак вместе с ним врывается запах сапог и шипра.
Капитан глубокомысленно разглядывает голого, потом читает лекцию о том, до чего доводит человека пренебрежение к законам.
— Ломако! — зовет режимщик.
Из толпы выскакивает, сняв шапку, некто здоровенный с холуйским лицом. Руки по швам.
— Ломако, вытащи гвозди у него!
Ломако влезает на нары и рукой в брезентовой рукавице шарит меж тощих ляжек, нащупывает гвоздь, расшатывает его и вытаскивает.
— Ломако! — снова командует Ревкун, — В санчасть обормота!
Следуя за капитаном по пятам, четверо несут голого. Тот абсолютно безучастен, хотя и слышит фанфары победы.
Конечно, в больничке пахнет застарелым поносом, карболкой и трупами, но там тихо и можно с головой укрыться тонким одеялом. Можно выпросить пачку таблеток и поплыть в неведомые страны. Можно и… Возможностей много.
И, пришивая пуговицы, тоже можно протестовать.
Полковник же Комаровский был прост и прямолинеен по своей стратегии, но хитер в тактике. И хотя ему было не так уж много лет, не более 45, он был весь седой. Опустив, седую щетину, согнувшись в три погибели, он стал похож на скрюченного болезнями старца… Тем более он просидел 5 из восьми и не обращал на себя чужого внимания… Он, как и Фома, был себе на уме… И вот однажды, когда только начали копать котлован и, углубившись примерно на метр… Комаровский, надрывно кашляя, подошел к тому углу, где у костра сидел один из трех конвоиров… Скрутив цигарку, он просительно взглянул на стрелка.
— Начальник, дай прикурить…
Для того чтобы бросить зеку головешку, солдату надо было встать с чурбака, подойти к костру.
Он пренебрежительно посмотрел на кашляющего старика…
— Подохнешь от курева скоро, а все шмоляешь… Влезай на бруствер и прикури…
Комаровский, кряхтя, наваливаясь животом, влез и взял из костра длинную головешку, прикурил… И вдруг, как фехтовальщик шпагой, сделал выпад горящей головешкой в красную рожу охранника. Тот, ахнув, инстинктивно схватился руками за лицо но в этот момент Комаровский вырвал у него автомат и, сбросив стрелка в котлован, повернул автомат на стрелков. Жестким и сильным командирским тоном приказал:
— Бросьте оружие… Мне терять нечего, одно движение — и смерть.
Примечания
1
Сворка — длинный поводок для собак.
2
Чеснок — честный человек (жаргонное выражение).
