притихшую, едва различимую в сгустившихся сумерках толпу. Взгляд Его остановился на маленьком щуплом сирийском мальчике, глядевшем на распятого с неподдельным участием.
Словно огромная, сильная волна окатила Теофила с головы до ног. Она была такая могучая и вместе с тем ласковая, эта волна, что он невольно зажмурился. А когда открыл глаза, то Иисус уже снова глядел на небо. Он вдруг громко произнес несколько слов на незнакомом Теофилу языке и, вскрикнув, уронил голову.
- Отец! Он узнал меня! – возбужденно заговорил мальчик, подумав, что распятый решил отдохнуть. – А что Он сказал?
Апамей не успел ответить, как земля вдруг дрогнула, и между камнями зазмеились трещины.
- Землетрясение! – хватая на руки сына, закричал антиохиец. – Прочь! Скорее бежим от этого проклятого самим Зевсом места!
Побросав игральные кости, вскочили с камней и перепуганные охранники. Один кинулся вниз, остальные последовали его примеру.
- Куда? – зарычал на них центурион. – Назад!!!
Покачнувшись от нового толчка, Лонгин оглянулся, глядя на заметавшихся, заголосивших людей. Затем поднял глаза на крест, где висел уже испустивший дух Иисус. И воскликнул:
- Клянусь Марсом и тем, к кому обратился этот человек, поистине, это был – Сын Бога!..»
Глава вторая
Первая молитва
1
Василий Иванович вдруг заметил, как округлились от ужаса глаза Насти…
«...Через несколько часов, когда тьма рассеялась без следа, и наступил настоящий,
настоянный на розовых лучах солнца и запахах трав вечер, на дороге, ведущей к Эфраимским воротам Иерусалима, появился одинокий путник.
Это был худощавый мужчина, с небольшим шрамом на шее, удивительно похожий на Апамея, только моложе.
Он шел быстро, и по походке, уверенным взмахам посоха чувствовалось, что он исходил немало дорог.
Мужчина явно куда-то спешил, что было неудивительно: в святом городе начиналось время пасхального ужина. Привыкший к крестам, которые, словно колючки репейника, появлялись всюду, где ступала обутая в калигу нога римского воина, он скользнул глазами по возвышению у дороги, как вдруг табличка, белеющая на одном из крестов, заставила его остановиться и неверными шагами подойти поближе.
Оказавшись перед высоким крестом со следами запекшейся крови, мужчина сначала по-еврейски, потом на латыни и, наконец, по-эллински прочитал надпись. Он ошеломленно огляделся, видя вокруг безлюдную местность, затем опустился на камень и, обхватив голову руками, зарыдал:
- Прости за то, что я так долго шел к Тебе! Но если бы Ты знал, из какого я далека, и что мне пришлось для этого вынести...»
Пролог был готов.
Василий Иванович отпечатал его в двух экземплярах: один Соколову, второй на всякий случай себе. Чтобы не тратить время, которого, как он понимал, уже не оставалось на черновой вариант, он решил писать саму повесть прямо на пишущей машинке.
Услышав в его комнате наступившую тишину, Настя попросила разрешения войти и с восторгом сказала:
- Где ты купил такие продукты? Всегда теперь покупай их там! Даже живя в Москве и заходя в лучшие магазины, я не видела ничего подобного.
- Я тоже! – улыбнулся Василий Иванович, вспоминая келью старца.
- Ну, а как продвигается твоя работа? – вытягивая шею, с порога посмотрела на письменный стол Настя.
