заклепок выдавали места, где раньше крепились подъемные механизмы, коробчатые койки стояли, как стеллажи.
Нам досаждал буфет. Мы не купили ничего на берегу и были отданы волей случая на милость двух немолодых девушек, изредка открывавших дверь с обманчивой табличкой «обед и ужин».
Девушки укачались. Вместо вожделенных супов и котлет в буфете продавали сырые яйца.
Мы привыкли к ним только у берегов Итурупа. Мы пили сырые яйца, собирая соль, как подаяние, у Итурупа, и бегали на палубу смотреть, как проплывают мимо берега.
Вдоль охотского, зеленого и туманного, берега мы вышли к проливу Екатерины. Ночью огромный вулкан надвинулся на теплоход. Он навис над палубой, как наваждение. Стеклянные звезды обрамляли его вершину. Вершина была двуглавой. Даже в черной синеве ночи угадывалась первая, плоская как стол, над которой торчал еще один конус.
— Тятя! — назвал Аркадий вулкан, сверившись с книгой. — На рассвете придем в Южно- Курильск.
Кунашир встретил нас солнечной погодой. Над яркой, омытой дождем зеленью синело сверкающее небо. С бурых скал свисали белые ниточки водопадов. Одинокий клок тумана дрожал, зацепившись за косматый склон сопки.
Южно-Курильск оказался маленьким городком на берегу неглубокой бухты.
Мы сошли на причал, расспросили дорогу и по шаткому, в три доски, тротуару добрели до главной улицы.
Она была посыпана мелким шлаком. Невысокие деревья, кусты за низенькими заборчиками, высоко поднятые деревянные тротуары, одноэтажные домики… Он был чистым и даже щеголеватым, этот маленький поселок, приютившийся у подножия плоской каменистой возвышенности, выступающей в море, и ограждающей с востока бухту.
Найти музей в таком городке было несложно.
По внешнему виду он ничем не отличался от окружающих домов — дощатое одноэтажное здание, судя по керамическим составным трубам, построенное еще при японцах. Аркадий поднялся на крыльцо и постучал.
Дверь открыла невысокая полная женщина.
— Василия Степановича нет, — сказала она. — Вышел.
— Скоро придет?
— Может, и скоро.
Она держала в руке тряпку. Решив, что перед нами уборщица, Аркадий сказал:
— Дорогая, мы приехали к нему. Подождем его в музее, а?
— Ждите.
— Простите, — сказал Аркадий. — Можно войти?
— Бумаги у вас есть?
— Бумаг у нас больше чем нужно.
— Я супруга Василия Степановича, — строго сказала женщина и приняла из рук Аркадия командировочное удостоверение.
Затем она провела нас в маленькую комнатку с письменным столом, плоским стеклянным шкафом и тонконогим креслом — кабинет директора, но одних не оставила, а принялась тут же протирать тряпкой окно, охотно отвечая на вопросы.
— Вы давно на острове? — спросил я ее.
— С сорок седьмого.
И мы услышали удивительную историю о том, как она попала на остров. Рассказ заслуживает того, чтобы быть переданным со всеми особенностями присущей женщине манеры говорить и мыслить.
Ехала я сюда с мужем, он — по вербовке. Морем мы шли. А брали, вишь, у кого все бумаги. А я их выправить не успела, вербовку-то. Никто и слышать обо мне не хотел. Ночью провел он меня на пароход, а утром дежурный заметил. Вывели меня, весь день до вечера на причале просидела. Сижу, на пароход смотрю, дышать нечем — плачу: «Вот-вот, думаю, отойдет!» Ничегошеньки не ела. К вечеру пароход загрузили, сходни убрали, только сено для лошадей осталось. Грузят его: свалят в сетку, скомандуют и — пошла! Стрелой сетку поднимут — и в трюм. Вижу, идет мимо меня старичок, морской человек, в фуражке. «Ты чего, дура, — говорит, — ревешь?»— «Мил человек, — отвечаю, — скоро отойдет?». А старичок был вроде главного, все, кто грузил, его слушались.
«Сейчас, — говорит. — Вишь, сходни убрали. Никого на корабль, никого с корабля. Теперь, говорит, и хочешь на него, не попадешь».
Я в рев — опять вся в слезах сижу.
«Ты чего?» — опять спрашивает. Я ему — так и так, рассказала — жена, мол, хоть и невенчанная. Не берут!
И опять в слезы.
«Ну, ладно, — говорит старичок, — посиди, я сейчас придумаю. — Подошел к работягам, потолковал с ними, рукой машет, зовет. — Вещей много? — спрашивает. — Собирай скорее».
А какие вещи? Кошелки две да узел-постель. Повел он меня к сену. Как сетку опустили, сена пакеты положили. «Лезь, говорит, сверху. Лезь — не бойся».
Прикрикнул он на меня, я и полезла. Как поднимали, выше домов, под самое небо, как над водой несли — не помню. Открыла глаза, внизу люди на пароходе хохочут. Опустили меня на палубу, вынули из сетки, гляжу — рядом одни кошелки.
«Узел-то твой — тю-тю, — говорят, — в воду упал».
Стою, разинув рот, а прямо на меня Вася идет. Подбежал, за руки схватил и в трюм тащит. Спрятал меня, считай, на самое дно. Говорят, меня долго искали: видел кто-то, как я из сетки вылезала. Да не нашли, а пароход через час в море вышел. Вывел меня Вася, а назад пароход не повернешь. Всю дорогу, пока шли, Васю ругали кому не лень. Начальников-то много. Но зато вместе приехали. Сначала судомойкой в столовой работала, потом в магазин пристроили: все по торговой части. Мой институт кончил, а все равно здесь остались. Так и живем…
Хлопнула входная дверь.
— Вот и он.
В кабинет вошел пожилой мужчина.
— Вот вы какой! — сказал он Аркадию. — А это ваш товарищ?
— Да.
— Ну что ж, выкладывайте новости — жду.
Я понял, что предприятие с «Мининым» директору по душе.
Аркадий рассказал о том, что удалось нам узнать за последние месяцы.
— Изменный? — удивленно протянул Василий Степанович. — Так это рядом! У меня там бригадир знакомый. И добираться несложно.
Обсудив, что и как, они решили, что, закончив работу в музее, Аркадий отправится со мной на Изменный. Если обломки «Минина» и «Аяна» там, Василий Степанович вызывает с Сахалина водолазов.
— А теперь я покажу вам музей, — сказал директор. — Народу раз-два и обчелся — я, два научных сотрудника и уборщица. Посетителей мало. Обещают ввести вторую туристскую линию Владивосток — Курилы. Вот тогда хлопот прибавится!
— Рановато музей открыли? — сказал Аркадий.
— Ничего. Место нужное. Пошли, что ли?
Музей размещался в двух комнатах. В одной висели на стенах карты, на полках стояли вырезанные из камня и кости фигурки, лежало айнское рукоделие, вещи, завезенные зверопромышленниками с Камчатки. Тут же в углах грудились сухие брикеты анфельции — водоросли, добываемой на юге Кунашира, лежали образцы пемзы. Директор показал доску из обшивки русского коча, найденную при строительстве. Рядом стояло ружье. Ствол его был покрыт зеленью.
