человек, причем тяжело больной – никаких сомнений. Или очень слабый… Он даже не мог стоять без чужой помощи, не говоря о том, чтобы слезть с седла и забраться в паланкин…
Горбун снова зорко взглянул на Флайри, очевидно, ожидая расспросов, но молодая женщина молчала. Однако от коротышки не укрылось то, что ее глаза раскрылись чуть шире.
– И куда они поехали?
Коротышка вздохнул, словно этот вопрос его страшно разочаровал.
– Очевидно, на восток, через Сайгуровы ворота. Я слышал слово «Кирсонинг», но это, скорее всего, просто один из городов, который они собирались проезжать…
– Спасибо! – воскликнула Флайри.
В четырехпалую ладонь упал блестящий содар. Но, во имя Пресветлого Сеггера… Если бы не приличия, она расцеловала бы коротышку прямо у входа в трактир.
– Подождите благодарить. Как я понимаю, носилки вам ни к чему. Но не желаете ли отправиться в путь на иноходце? Правда, не хидтунской породы… – маленький горбун хмыкнул, – но для вас ведь это не главное? Возьму совсем недорого. Кобылка-трехлетка, буланой масти и очень послушная…
Вскоре Флайри покинула двор трактира верхом на той самой буланой кобылке. Лошадка и вправду оказалась прекрасно вышколена. Флайри поняла это прежде, чем села в седло, но виду не подала. Требовать мужское седло она тоже не стала: не стоило смущать добропорядочных горожан, разъезжая подобным образом по столице, да еще и в платье.
Коротышка посмотрел ей вслед, повертел в пальцах монету и хмыкнул. Как все-таки просто провести этих людей! Стоит только послушать повнимательнее, а потом сказать им то, что они больше всего хотят услышать…
Часть четвертая
Магия и корона
Глава первая
«Чаша шипокрыла»
До Кирсонинга Флайри, само собой, не добралась – да и не надеялась на это. Новую столицу Туллена от старой отделяло ни много ни мало шесть конных переходов. Даже лучшие гонцы, которым в соответствии указом, выпущенным еще императором Авриелем, безвозмездно меняли лошадей в каждой деревне, смогли бы покрыть это расстояние не меньше чем за трое суток.
По счастью, места для ночлега искать не пришлось. Вдоль всей дороги, на расстоянии конного перехода, стояли постоялые дворы.
В прежние времена ни человек, ни гном, будучи в здравом уме и трезвой памяти, не осмелился бы отправиться в одиночку даже до ближайшей деревни. Крестьяне, торговцы, а порой и именитые сайэры, месяцами ждали, когда через их земли пройдет попутный караван. Днем бесконечная цепь повозок медленно ползла по выжженной степи, поднимая серую пыль. Когда же солнце опускалось за горизонт, путники разбивали лагерь, поставив повозки кругом, а добро и людей поместив посредине, и выставив стражу. Опасались разбойников, опасались тварей, расплодившихся в Великой степи или пришедших неизвестно откуда…
Одни приводили в ужас своим видом, но на поверку оказывались не страшнее эхеонов или аррагов, что способны нести на спине «башню» с десятью вооруженными всадниками, но испугаются лая собаки и пустятся в бегство, не полагаясь ни на толстую шкуру, ни на могучие бивни и наросты на спине, похожие на рога. Другие были мельче, но коварнее и представляли собой немалую опасность. Многие из них считались порождениями Катаклизма. Никто прежде не видел ни треххвостых жрагов – приземистых хищников, похожих на ящеров, но покрытых голой кожей, ни авиалов, гигантских саранчуков, способных своим весом проломить соломенную крышу, ни арацентов, которых в Аккении недаром прозвали «песчаными дьяволами». Ходили слухи о странном племени полуконей-полулюдей, кочующих на юге Великой степи. В отличие от змееглавов из пустыни Сота – служителей культа Змея, при постижении высших заповедей учения обретающих черты своего божества, – эти существа жили грабежом. Сбиваясь в огромные табуны, они совершали налеты на караваны и исчезали так же стремительно, как и появлялись. Правда, кое-кто утверждал, что это вовсе не люди-лошади, а мятежная шайка хазгов, заручившихся покровительством могущественного мага. И что слухи распускаются нарочно, едва ли не по приказу самого лорда-регента, который намерен в самое ближайшее время разделаться с разбойниками, не портя отношений с вождем кочевников Гхар-Дунном, своим старым другом.
Потом на дорогах начали появляться постоялые дворы – аккурат в таком месте, где придется остановиться путнику, если он едет с повозкой – или верхом, не желая слишком гнать коня. Постояльцы платили хозяину не только за хлеб и крышу над головой, но и за покой: охрана придорожных заведений была объявлена делом государственным. Порой туда отправляли своих выучеников даже монастыри Вольных – на тот случай, если окажется, что от крепких кулаков толку мало, даже прилагайся к ним, вопреки известной пословице, ум и сметливость, а также изрядное умение владения не только этими кулаками, но и всевозможным оружием. Люди приходили в себя после Катаклизма и обнаруживали в себе силы, о которых раньше не могли и мечтать. Да, многие из этих новоявленных «магов» не справились бы и с теми заданиями, что осваивают на подготовительных курсах школы Тоа-Дана. Но когда тебе под ноги в разгар драки с полки падает горшок… или внезапно гаснет пара светильников… это вполне может отвлечь тебя на пару ударов сердца – ровно настолько, чтобы ты пропустил совершенно немагический удар, направленный тебе в голову или иное чувствительное место. В разбойничьих шайках таких людей ценили, несмотря на то, что «заклинания» у них выходили далеко не каждый раз или выбирали совсем не ту цель. Не меньшую опасность представляли «выскочки» – так прозвали людей, у которых способность творить магию проявлялись неожиданно как для окружающих, так и для них самих.
Еще несколько лет – и вокруг постоялых дворов начали вырастать домишки, обычно принадлежащие либо родне его владельца, либо у кого-нибудь из работников возникало желание завести свое хозяйство. Родственники приезжали из неблагополучных мест, где не сумели обводнить землю, и приходилось втридорога покупать воду у соседей. Селились торговцы и ремесленники, разоренные Катаклизмом и так и не сумевшие заново начать дело. Селились, наконец, проезжие холостяки, оставшиеся без кола и двора и заглядевшиеся на хорошенькую служанку.
Так появилось и село Околомна, первое на пути Флайри.
Каменные стены Туллена давно скрылись за горизонтом. Иноходец легко бежал по дороге. На тяжелом зеленом сааре, прикрывающем колени всадницы, оседала мелкая пыль.
Степь раскинулась от горизонта до горизонта пестрой дырявой шалью. Хозяин не нашел ей иного применения – выбросить жалко, а латать прорехи и отстирывать застарелые пятна уже нет сил. Вот и лежит она, местами выцветшая, местами порыжевшая от времени. Издали она радует глаз яркими звездочками гвоздик и горицветов, но приглядишься поближе – и увидишь, что вся она стачана из лоскутков на живую нитку, и торчат лохмотья по краям дыр, в которых темнеет голая земля, а кое-где нетающим инеем сверкает соль.
Изредка заметишь одинокое деревце акации, кривое и приземистое. Кажется, то ли у него нет сил расти, то ли оно, вопреки природе, стремится распластать по земле ветки, чтобы пронзить ее острыми шипами, исколоть до крови и впитать выступившие капли драгоценной влаги. Тщетно: земля черна и суха, как пепел. Лишь в глубине еще таятся остатки талой воды, но скоро от них не останется и следа. Все, что не уйдет в подземные пласты, питающие колодцы и источники, выпьют тюльпаны и маки, которые с прошлой весны копили в луковицах силу для нового роста, а теперь спешат расцвести и рассеять семена. У них слишком мало времени. Скоро жаркое летнее солнце сожжет их сочные листья, и они распластаются по растрескавшейся земле бледными пленками. Только легкие седые нити ковыля будут по-прежнему развеваться на ветру среди жестких стволиков полыни и метелок типчака, ожидая редкого дождя и теряя вместе с водой краски. Придет Месяц Познания, принеся с гор дождевые тучи, но степь уже поблекнет, и лишь сиреневый безвременник поднимется над пожухлой травой, точно нарядный и рассеянный гость, опоздавший на пир и попавший на похороны…
Миновала пора полуденного зноя. Лошадь все так же бежала, словно не чувствовала усталости. А вот Флайри почувствовала, как начинает затекать спина и ноют ноги. Она уже давно не ездила верхом.
Постоялый двор назывался «Чаша шипокрыла». Будь надпись на вывеске сделана эльфийскими рунами справа налево, и находись этот постоялый двор, скажем, в Белегосте, а не в
