— Может вам еще рассказать про его родственников? — голос бабушки был уже просто возмущенным.
— Нет, про родственников не надо, только покажите дом, а то я немного заблудился.
— Зачем он вам нужен, ведь он давно умер?
— Бабушка, дом не может умереть, вы хотите сказать, его снесли?
— Какая я вам бабушка, молодой человек.
— Простите, мадам.
— Между прочим, мадемуазель, если вам это что-то говорит, потому что мне кажется, что вы немножечко сошли с ума. Что вам до Иосифа Самуэльсона, когда он давно лежит на приличном еврейском кладбище?
— Мне до него? — Ян нетрезво сосредоточился, — мне до него ничего и до его родственников тоже. Мне бы дом его показать, даже если он уже помер, в смысле не дом, а он сам.
— Что вы мне дурите голову?
— Я вам нет, просто покажите мне дом Йоси Самуэльсона.
— Что за фамильярность, даже если вы его родственник? В чем я лично сомневаюсь. Я наших родственников знаю всех. Так что вы меня извините, но я пошла, у меня вечерний моцион.
Дама развернулась и плавно двинулась дальше по улице. Мимо проехал «Запорожец». Ян удивленно посмотрел на творение украинского автопрома.
— Мадам, пардон, мадемуазель, а какой сейчас год?
— Что я вам говорила, — старушка обращалась к несуществующей аудитории, — он таки сумасшедший. Во всяком случае, не девятьсот первый.
С трудом поднявшись на прямые ноги, Ян двинулся за ней, скоро он вышел на Дзержинского. Теперь он примерно соображал, где находится и как добраться до общаги и самое главное: Ян уже понял, что опасаться молдаванских бандитов Зямы и Антоши ему не нужно, потому что на дворе конец двадцатого, а не девятнадцатого века.
Первая, кого он встретил в коридоре общежития, была Карина. Она тоже возвращалась из города и тоже одна. Она была не просто красива, она была очень эффектна. У Яна понемногу рассеялся хмельной туман, шел он, уже прямо не качаясь.
Карина приветливо улыбнулась:
— Привет, герой, всё общежитие гудит, как ты защищал мою честь.
— Правда, а когда?
— А ты к тому же еще и нахал, когда дама говорит, что ты защищал её честь, только нахалы и невежды могут отказываться от подобного подвига.
— Я не отказываюсь, я просто не помню.
— Как не помнишь, ты вроде бы был не слишком пьян? Ну фрукт, может, проводишь меня хотя бы до комнаты?
— А, это ты про Алика, так он скотина и хам. Защитить от его посягательств женщину — долг каждого порядочного мужчины.
— Значит у вас не все порядочные.
— Может быть, хотя в основном нормальные ребята.
— Хочешь пригласить меня в кино? — Карина хитро посмотрела в глаза Яну. Ян растерялся.
— Я?
— Кто же еще? Я кажется, только с тобой разговариваю.
— А, ну да, конечно, а когда?
— Да хоть и завтра.
— Завтра с удовольствием, только после шести, я же на работе. Согласна?
— Нет, я забыла, завтра у меня не получиться. Давай послезавтра, только идем вдвоем, никого больше. Я заметила, что у вас в моде коллективные посещения.
— Нет, я вообще люблю ходить в кино один. Меня так ничто не отвлекает от фильма.
— Так значит, я тоже буду тебе мешать, в смысле отвлекать? Точно говорили ваши, что ты странный.
— Нет, я не странный, а даже совсем обычный.
— Мне обычные не нравятся, мне нравятся необычные. Так я буду тебе мешать?
— Нет, ты не будешь, ты мне нравишься, — Ян болтнул это по инерции и осекся.
— Это признание? — Карина улыбнулась, приподняла красивые брови и даже остановилась.
Ян немного смутился, но нашел, что ответить:
— Скорее констатация факта. Ты многим нравишься и я не исключение.
— Интересно, мне об этом так просто никто не говорил, а что ты еще хочешь сказать?
— Ты эффектная и необычная, не такая, как ваши девчонки.
— Ты тоже не такой…
Они подошли к двери комнаты Карины. Ян растерялся, он не знал, как надо прощаться с девушками. Карина весело посмотрела на него, обняла за шею. Она была почти такая же, как он ростом, поэтому их лица оказались рядом, на одном уровне. Карина мягко поцеловала его в губы и тут же упорхнула за дверь. Ян оглянулся в обе стороны, в коридоре никого не было, тогда он скорчил смешную недоуменную рожу и пошел в свою комнату.
Утром в вагончик к Петру Андреевичу Ян пришел как обычно в восемь. Зозуля еще не переодевался. Он всё еще был одет в свою знаменитую пиджачную парусиновую пару и летнюю шляпу в дырочку, надвинутую на лоб. Отвернувшись спиной, он копался в железном ящике, который громко назывался сейфом. Услышав, когда зашел Ян, он повернулся и на его утреннее приветствие только кивнул, промычав себе под нос:
— А это ты.
— Я, вы сегодня отгул взяли?
— Если бы, директор не дает, срочный заказ. У одного горкомовского босса потекли трубы в ванной — надо ехать. Ты кстати, поедешь со мной, будешь помогать.
Наконец Петр Андреевич повернулся к Яну, держа в руках, какую-то «хитрую» газовую горелку.
— Черт бы побрал этот весь бардак, насилу нашел. Сколько уже раз собирался навести порядок в сейфе, всё времени не хватает. Ты как, готов ехать?
— Так и ехать в спецовке?
— Нет, возьми её с собой, а там переоденешься.
— За вином бежать? — Спросил Ян и прыснул от смеха — Петр Андреевич снял шляпу.
— Чего лыбишься? — наставнику было не до смеха, — я вчера тоже улыбчивый был, видишь, что получилось?
На лбу у наставника белел большой крест пластыря.
— Где это вас угораздило?
— Улыбался в открытую дверь.
— Опять об косяк?
— Прямо в лоб скалкой, — Петр Андреевич потрогал пальцем шишку, — главное, первый раз за неделю пришел домой, не поздно, хотя конечно, выпивши.
— И какие претензии у супруги?
— На радостях ключи утром дома забыл. Сам открыть не могу. Звоню, стучу — не открывает. Вижу, что в глазок смотрит, а не открывает. Сильнее начал стучать, ногой попробовал — она открыла. Думаю, обезоружу её улыбкой, как утром. Куда там, не успел еще и губы растянуть, как получил в лоб, хорошо, хоть ногу в дверь вставил, захлопнуть не успела.
— Боевая у вас женщина Тимофеевна.
— Больная она на всю голову, а не боевая. Ей же кроме, как кендюх набить больше ничего не надо. Она за всю свою никчемную жизнь прочитала букварь и последнюю страницу в газете «Труд».
— Ничего страшного, Петр Андреевич, сотрясения мозга нет, а шишка быстро пройдет.
— Ой, только не надо меня лечить. Лечить будешь приезжих. Успокаивает он меня, я и сам себя
