передовой это не положено, какие отпуска, наступление идет? Видно комдив в хорошем настроении был, махнул рукой, давай, говорит, лейтенант, но через двое суток, чтоб как штыки были в расположении.
Оказывается, наш лейтенант присмотрел в этом городишке немочку, когда он успел? Ничего не могу сказать — красавица, всё при ней. Стали мы у них в доме на постой. Лейтенант к ней ластится, а она, куда денешься, у нас сила и власть. Короче любовь у них приключилась скоропостижная. Мы с Лёшкой себе тоже по хорошенькой фрау прицепили, я по-немецки за четыре года бойко научился говорить. Гуляем день, гуляем два, пора в часть, а лейтенант нам говорит: «Не боись, я за всё отвечаю, ничего страшного, еще немного и поедем в часть, что там тот день». Молодые, дурные были, лейтенанту нашему двадцать два, а нам с Лешкой и того меньше.
Арестовала нас комендатура. По правилам мы дезертиры, а за дезертирство по законам военного времени положен расстрел. Короче говоря, трибунал. Тогда это дело быстро делали, раз и приговор привести в исполнение. Так бы нас и расстреляли, комдив заступился. Говорит, как же так, они же вчера герои были. Я же лейтенанта к званию Героя Советского Союза представлял, а сегодня к стенке, кирпичи пересчитывать? Дали нам штрафбат. Только я опять везучий, в первом же бою в руку ранило. Не сильно, а кровью искупил и меня снова в мою же часть. Там я войну и закончил.
Вот так вот Ян, из-за баб чуть жизни не лишился, кстати, о бабах, — Петр Андреевич близоруко и пьяно начал рассматривать свои наручные часы. Наконец он навел резкость, — кстати, о бабах. Почти двенадцать, значит, у меня опять сегодня будет не простая ночь, а Варфоломеевская.
— Почему? — Ян удивленно пьяно смотрел на наставника.
— Потому что ты моей Тимофеевны не знаешь, бой-баба. Я пока с Пересыпи до Таирова доеду, уже третий час будет, так что отбиваться будем в окопах.
— А я думал, вы со всеми женщинами легко.
— Со всеми легко, а эта такая, «с перчиком» её голыми руками не возьмешь.
— Я хотел спросить, извините, может не вовремя, а как вы так легко с ними, раз и в койку? Вот Галку завалили…, в первый же день. — Ян уже плохо соображал и язык у него заплетался.
— Понятно, значит, это ты тогда в вагончик ломился. Знаешь старый анекдот про поручика Ржевского?
Ян отрицательно махнул головой, да так сильно, что чуть со стула не упал.
— У поручика Ржевского молодой корнет спрашивает: «Поручик, как вам так легко удается добиваться женщин»? «Очень просто», — отвечает поручик, — «я, когда хочу какую-нибудь красавицу, подхожу к ней и говорю: мадемуазель, не хотите ли перепихнуться?» У корнета глаза из орбит вылезли, он возмущенно говорит: «Так за это же по морде можно получить»? Поручик соглашается: «Можно…, но чаще перепихиваюсь».
— Не понял и всё?
— Подрастешь — поймешь.
— Нет, мне расти не надо, мне надо сейчас, — вдрызг пьяный Ян пытался немедленно доискаться правды.
— Сейчас, мы по домам и быстренько, а то ты будешь под общагой своей спать. Двери закроют и ку- ку.
Глава 5
Петр Андреевич, несмотря на изрядную дозу, шел, ровно не качаясь. В отличие от Яна, ему домой добираться, нужно было далеко, практически на другой конец города. Относительно недавно, когда начали строить поселок Таирова, Зозуля наконец-то получил собственную квартиру на улице Академика Вильямса. Квартира была просторная, трехкомнатная, но жили в ней они вдвоем с Тимофеевной. Когда получали, то получали на четверых, еще жива была теща и сын прописан. Теща померла, а сын, который год моет золото в Якутии в Усть-Нере. За длинным рублем погнался, весь в мать. Квартира была ничего, просторная только очень высоко — на девятом этаже. С водой постоянные проблемы, горячую, они и так видели только по праздникам, а с холодной, тоже были постоянные перебои, особенно летом. Короче не нравилась Петру Андреевичу эта квартира. Старый барак, где они жили до этого, ему нравился больше, хоть там пешком по комнатам ходили мыши, а крышу чинить уже просто не имело смысла — дырка на дырке, но зато к работе ближе, уютнее, соседи все на виду, есть с кем словом обмолвиться, на рыбалку сходить, выпить, в конце концов.
Здесь же мертвый дом, только когда лифт не работает можно соседей увидеть, но не поздороваться. А, чего здороваться, может это и не сосед вовсе, может просто прохожий или страховой агент, страхует от несчастного случая и пожара. От тоски страховки нет. Всколыхнули сегодня душу воспоминания, где этот стажер взялся, хотя он и не выспрашивал, а тоска наплывала на Петра Андреевича регулярно. Разве же так он мечтал прожить жизнь?
Он вышел из автобуса на конечной. Посмотрел на часы, понятно было, что надеяться можно только на дежурный или какой-нибудь рабочий автобус, везущий работяг с ночной смены по домам. Промаявшись на остановке с полчаса, он вскочил в проходящий автобус, даже не спрашивая, куда он идет. Ему повезло, он шел до Ильфа и Петрова, а там уже можно и пешочком.
Около двух часов ночи Петр Андреевич тихонько вставлял в замочную скважину ключ. Провернув два раза, он толкнул дверь, она не поддалась. Зозуля крепко выматерился — жена задвинула щеколду. Он постоял, подумал, оценивая степень своего опьянения. «Хотя, какая разница — два часа ночи, сейчас начнется, но не спать, же мне под дверью, тем более, завтра на работу, точнее сегодня».
Он аккуратно вдавил кнопку звонка. В тишине зазвенело громко, громко. Послышались шаркающие шаги и глазок в двери потемнел, значит с той стороны, кто-то смотрел на площадку.
— Открывай, чего ждешь, Тимофеевна, — Зозуля с молодости называл свою жену по отчеству.
— Ах, ты алкаш проклятый, он еще требует чего-то. Иди туда, где тебе наливали, к проституткам своим иди, шлюхам подзаборным.
— Чего ты? На работе задержали, срочный заказ, как откажешь?
— Вечно у тебя срочные заказы. Иди отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели.
— Тимофеевна, ты меня не зли, ты меня знаешь, если сейчас не откроешь, дверь вынесу.
— Не вздумай, милицию вызову.
— Вызывай, а я расскажу, как героя войны и труда не пускают на законную жилплощадь.
— Какой ты герой? Ты пьянь хроническая.
— Это спорное суждение, а ответственный квартиросъемщик я, квартиру мне давали!
Петр Андреевич разгоняется и тихонько бьет в дверь. За дверью раздаются крики: «Помогите, спасите, что же это такое делается»! Зозуля не обращает никакого внимания, разгоняется снова. Тимофеевна, покрикивая, внимательно следит за ним через глазок. Она не дает Петру Андреевичу снова удариться об дверь и резко её открывает. Тот по инерции пролетает мимо неё дальше по коридору. У туалета тормозит, включает свет в нужном заведении и открывает дверь. Презрительно посмотрев на жену, бросает: «Змеюка».
Такой псевдоним её не успокаивает и, несмотря на третий час ночи, она продолжает кричать, призывая все небесные и земные кары на голову мужа. В руке у неё деревянная качалка, которую она применяет, когда вываривает постельное белье.
Петр Андреевич открывает дверь туалета, качалка со всего размаха летит ему в голову, но он поскальзывается на скользком кафеле. Качалка пролетает мимо, а лоб мужа попадает прямо в косяк двери и сразу же вспухает синяя шишка. Петр Андреевич не выдерживает, подхватывает качалку и с криком «убью», бросается за женой. Та, имея габариты чуть не вдвое больше, чем у мужа проявляет невиданную прыть, как пушинка пролетает по коридору и запирается в спальне. Занавес.
Такие баталии не редки теперь и не были редкими двадцать лет назад, поэтому Петр Андреевич почти спокойно относит качалку на кухню, а сам направляется спать в свою спальню. Они уже давно с Тимофеевной не спят в одной постели, как-то так незаметно это произошло. То он болел, то она болела, так вот и получилось, что возвращаться не захотелось в общую спальню ни ей, ни ему.
