Дори смотрел ей вслед. Как занятно, что она поверила. Она, которая всегда видела его насквозь. Он явно делает успехи в искусстве лжи.
Тора старалась не отвлекаться на необычайно кустистые брови мужчины напротив. Они с Маттиасом сидели в кабинете Торбьёрна Оулафссона, научного руководителя Гаральда.
— Спасибо, что согласились встретиться, — с улыбкой сказала она.
— Не за что, — спокойно ответил Торбьёрн. — Я лишь выполняю просьбу Гуннара, хотя не предполагал увидеть вас так скоро.
Оулафссон позвонил сразу после того, как Дори ушел из квартиры Гаральда, и Тора с Маттиасом решили, что пойдут к нему немедля.
Торбьёрн отложил карандаш, который до этого крутил в пальцах.
— Так что вы хотите знать?
— Я полагаю, Гуннар вам объяснил, какое отношение мы имеем к Гаральду? — начала Тора. Торбьёрн кивнул, и она продолжила: — Хотелось бы услышать ваше мнение о нем, а также нас интересуют исследования, которыми он занимался под вашим руководством.
Торбьёрн чуть задумался.
— Не могу сказать, что хорошо его знал. Я не панибратствую со студентами: забочусь о том, чтобы они прогрессировали в учебе, и не вмешиваюсь в их личную жизнь.
— Но какое-то мнение о нем у вас сложилось? — спросила Тора.
— Весьма общее. Мне казалось, что он, мягко говоря, натура эксцентричная. И дело тут не только в его внешнем виде. Меня, например, Гаральд нисколько не раздражал, а вот Гуннар его на дух не переносил. Я люблю работать со студентами, которые умеют мыслить самостоятельно. Он был невероятно упорный, умел концентрироваться. Как правило, у меня нет иных требований.
Тора удивилась:
— Умел концентрироваться? Гуннар считает, что Гаральд никак не мог сосредоточиться на чем-то одном.
Торбьёрн хмыкнул.
— Гуннар — педант, человек старой школы. Он требует, чтобы студенты ни на шаг не отступали от утвержденного плана. Гаральд же принадлежал к тому типу, что предпочитаю я. В исследовании ему было любопытно, а что, образно говоря, за поворотом, в переулках. Это, так сказать, петляющий путь. Никогда не знаешь, куда он заведет, и времени он занимает больше, но иногда приносит неожиданные плоды.
— Значит, Гаральд не собирался менять тему диссертации, как утверждает Гуннар? — спросил Маттиас.
— И не думал, — ответил Торбьёрн. — Гуннар во всем видит конец света и всех подозревает. Наверняка он просто хотел, чтобы Гаральд как можно скорее завершил диссертацию, а не превратился в вечного студента, каких в университете десятки. А произошло, увы, наоборот.
— Вы не против немного рассказать об исследованиях Гаральда? — попросила Тора. — Мы хотим понять, не связана ли эта смерть с его интересом к черной магии.
Чудесные брови Торбьёрна взлетели.
— Вы серьезно?
Тора и Маттиас закивали.
— Не может быть… Трудно представить, что история может кого-то так взволновать, что он пойдет из-за нее на убийство. Что же касается научных интересов Гаральда, то он занимался сравнением охоты на ведьм в Исландии и на континенте. Как известно, за колдовство в Европе повсеместно сжигали женщин, а вот в Исландии — по преимуществу мужчин. Это было отправной точкой исследований Гаральда. Он приехал сюда с хорошим знанием исторических реалий по другим странам, а здесь сосредоточился на изучении исландских первоисточников и, соответственно, общей истории этого периода. На мой взгляд, к тому моменту, когда его убили, он уже прошел значительную часть пути.
— А в чем заключался этот путь? — спросил Маттиас.
Торбьёрн задумался, припоминая.
— Ну, сначала он увлекся епископом Йоуном Арасоном, особенно тем фактом, что епископ привез в Исландию первый печатный станок. Скажу откровенно, я никак не мог взять в толк, каким образом Гаральд связывает это событие с преследованием ведьм, однако не мешал ему идти дальше. Затем он неожиданно оставил этот аспект и переключился на епископа Бриньольва Свейнссона.
— Свейнссон поощрял охоту на ведьм? — спросила Тора.
— Не совсем так, — ответил Торбьёрн. — Считается даже, что в отношении всякого рода преследований он проводил мягкую политику и даже спас от сожжения на костре скаульхольтских школяров, у которых обнаружили колдовскую десть — сборник заклинаний. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что это необоснованная точка зрения. Например, епископ ничего не сделал для обуздания своего родственника, Паудля из Селаурдалура, одного из самых ярых гонителей ведьм. Когда заподозрили, что вспышка заболевания на ферме Паудля вызвана колдовством, то сожгли семерых мужчин.
— Гаральд что, изучал эту колдовскую штуку, о которой вы упомянули? — спросил Маттиас.
Торбьёрн медленно покачал головой.
— К сожалению, скаульхольтскую десть епископ уничтожил. Хотя есть версия, что он записал восемьдесят заклинаний из нее. Нет, Гаральда интересовала библиотека Бриньольва, в которой содержались разного рода манускрипты и книги. И конечно, личная жизнь епископа тоже весьма его занимала.
— Почему? — спросил Маттиас и добавил в порядке извинения: — Я не силен в исландской истории.
Торбьёрн снисходительно улыбнулся.
— Если в двух словах, то у Бриньольва было семеро детей, но только двое достигли зрелости: дочь Рагнхейдюр и сын Халлдор. Рагнхейдюр родила внебрачного сына через девять месяцев после того, как Бриньольв заставил ее публично поклясться, что она девственница. Клятва понадобилась, поскольку ходили слухи о любовной связи между ней и молодым помощником епископа, человеком по имени Дади. Незаконнорожденного у Рагнхейдюр забрали и отдали на воспитание родителям его отца. Сама же Рагнхейдюр умерла в заточении, когда ее ребенку еще не исполнилось и года. Халлдор, сын Бриньольва, учился за границей и умер там несколько лет спустя. Тогда Бриньольв призвал к себе сына Рагнхейдюр, Тордюра, которому к тому времени исполнилось шесть, и объявил внука своим наследником. Мальчик быстро стал зеницей ока для старика. Через три года после того, как Тордюр появился в Скаульхольте, умерла жена Бриньольва. В довершение трагедии внук епископа тоже умер в возрасте двенадцати лет от чахотки. Таким образом, епископ Бриньольв, одна из величайших фигур исландской истории, остался один, без семьи и наследников. Гаральда покорила эта история и то, что читалось между строк. Если бы Бриньольв отнесся к своей дочери с большей добротой, то все могло бы сложиться иначе и для него, и для его семьи. А Рагнхейдюр отомстила отцу за жестокость и публичное унижение. Бытует мнение, что в церкви она дала честную клятву, но в тот же вечер позволила Дади соблазнить себя.
— Неудивительно, что такая история привлекла Гаральда, — сказала Тора и подумала, что, конечно, он сочувствовал Рагнхейдюр. — А перед самой своей гибелью он все еще занимался Бриньольвом или продвинулся дальше?
— Пожалуй, о Бриньольве он знал все. Как раз перед убийством он не появлялся на факультете целую неделю, но я не в курсе, чем именно он в эти дни занимался.
— Вы не знаете, были ли у Гаральда в Исландии дела помимо учебы? Например, скупал ли он антиквариат или какие-то предметы, возможно, имеющие историческую ценность? — спросил Маттиас.
Торбьёрн засмеялся.
— То есть не искал ли он сокровища? Нет, ни о чем подобном я не слышал. Гаральд казался человеком, твердо стоящим на земле. Он был самозабвенным исследователем, и мне нравилось с ним работать, так что не обращайте внимания на истерическую подозрительность нашего декана.
Тора решила поменять предмет разговора и спросила о праздновании в здании факультета в ночь убийства.
