делами. Он пребывал в смятении не только потому, что Фосдайки были близкими друзьями его родителей. Молодой человек решил, что тайна Бесси имеет какое-то отношение к этой трагедии, какое именно — Филипп не знал, но нечаянно оброненные слова мисс Хайд не выходили у него из головы. Он вспомнил, как в театре девушка спрашивала его, не говорил ли с ним мистер Фосдайк. Сомс не верил сплетням, которые Тотердель распускал о мисс Хайд. Этому болтуну повезло, что он был стариком, иначе Фил не побоялся бы поднять на него руку. Молодой человек пришел, однако, к заключению, что мистер Фосдайк знал о существовании девушки еще до ее появления в Бомборо. Хладнокровно все обдумав, Филипп вспомнил, что мисс Хайд вступила в бомборское общество как компаньонка миссис Фосдайк. Но жизнерадостность девушки, ее красота и прекрасные манеры заставили всех позабыть о ее положении, и вскоре ее стали считать родственницей мистера Фосдайка, хотя он сам никогда об этом не говорил, как и его супруга. Филипп почему-то не сомневался, что при расследовании убийства откроется и тайна, которая так волновала Бесси. Филипп не верил, что девушка совершила какой-то дурной поступок. Вероятно, в жизни ее родителей произошло нечто не очень хорошее, а мисс Хайд все преувеличила. С лихорадочным нетерпением молодой человек прислушивался ко всем разговорам об убийстве. В газетах о нем тоже много писали, потому как оно взволновало публику. Общественное положение убитого, необыкновенная дерзость преступника — все это вызывало неподдельный интерес. Действительно неслыханно: известного человека сначала приглашают ужинать в хорошую гостиницу, а потом убивают его ночью, расплачиваются и спокойно уезжают из города с утренним поездом! От всего этого веяло невероятным цинизмом.
Еще одно обстоятельство подогревало любопытство публики. Несмотря на существовавшее мнение, что полиции известно местопребывание убийцы, его так и не нашли. В некоторых газетах даже говорилось, что полиция не обнаружила ни единого следа преступника. Фоксборо до сих пор не явился заявить о своей невиновности, хотя именно так и должен был поступить оклеветанный человек.
Весьма немногие считали смерть Джона Фосдайка самоубийством, на что им возражали:
— Где же тогда Фоксборо? Почему он все не объяснит?
Приверженцы версии о самоубийстве отвечали, что Фоксборо, вероятно, появится в надлежащее время, то есть на следствии.
Еще один человек, никогда не видевший Джона Фосдайка, был вовлечен в вихрь событий — Стертон, модный портной. Читатели, наверно, помнят, как он помог Кодемору снабдить деньгами предполагаемого убийцу. Не столько беспокойство о своих деньгах, сколько необыкновенный интерес к этому необычному убийству, который в особенности испытывают те, кто имеет какое-то отношение к действующим лицам трагедии, заставил Стертона отправиться в Бенбери.
Портной выдавал себя за демократа и требовал уничтожения палаты лордов, но в душе пресмыкался перед знатью. А между тем представители последней иногда подвергали его тяжелым испытаниям. Один из его титулованных клиентов, заказывая себе платье, похвалил материю.
— Да, она превосходна, милорд! — заливался соловьем Стертон. — Я и сам ее ношу.
— Вы? — удивился безжалостный юный лорд. — Покажите мне что-нибудь другое. Вы думаете, я захочу надеть то же, что носит мой портной?
Справедливости ради стоит прибавить, что этот молодой вельможа выглядел бы куда лучше, если бы подражал портному в манере одеваться. Стертон же в тот день еще больше уверился в необходимости уничтожения палаты лордов.
В Бомборо и в Бенбери ни о чем больше не судачили, кроме как об убийстве мистера Фосдайка. На железнодорожной станции газеты раскупались менее чем за полчаса, хотя их заказывали в два раза больше, чем обычно. Со всех сторон то и дело слышалось:
— Фоксборо арестован?
Газеты в один голос твердили, что от Фоксборо — ни слуху ни духу, а полиция воздерживалась от комментариев.
Первый день следствия прошел за освидетельствованием тела и подтверждением личности убитого. Куда более интересен был второй день, когда должны были появиться важные улики.
Доктор Ингльби внимательно следил за происходящим. Он первым узнал о трагической кончине своего близкого друга и больше других интересовался этим таинственным убийством. Если и было доказано, что преступник — Джеймс Фоксборо, то оставался открытым вопрос, что именно могло побудить его к убийству. Разговор с Сайласом Ашером еще больше возбудил любопытство доктора. Эта беседа состоялась, когда они возвращались из Дайка.
— Я не стану ходить вокруг да около, доктор Ингльби, — сказал сыщик, — я — человек прямой. Имел ли мистер Фосдайк интрижку до или во время брака?
— Нет! Но какое отношение…
— Это убийство, возможно, совершено из мести. Что вы знаете о мисс Хайд, сэр? Я слышал, что у нее есть какая-то тайна.
— Она приехала сюда в качестве компаньонки миссис Фосдайк. Слухи про какую-то тайну распустил старый дурак Тотердель, потому что девушка не захотела рассказывать ему о себе.
— Еще, доктор, будьте любезны, попросите дам в Дайке отыскать письмо…
— Вынудившее Фосдайка поехать в Бенбери?
— Именно. Сдается мне, что оно придаст делу совсем другой оборот. Если письмо написано почерком Джеймса Фоксборо, то ему придется несладко. Если он не виновен, он явится сам. Но помяните мои слова, доктор: если Джеймс Фоксборо невиновен, тогда убийца — настоящий мастер своего дела, сумевший замести все следы.
XV. Следствие
На бенберийских улицах люди суетились, словно в рыночный день, но интересовали их вовсе не покупки. Этим ясным утром они собрались для того, чтобы узнать, как лишился жизни человек. Все направлялись к «Веточке хмеля», где проходило следствие. Войти в роковую комнату через полчаса после того, как коронер[9] занял свое место, было невозможно, но все мы знаем, как упорно стоит толпа у запертых дверей, тешась неопределенной надеждой что-нибудь увидеть или услышать. Старик Марлинсон оцепенел от негодования, ведь его гостиницу наводнил простой люд, который он в сердцах называл отребьем. Чувства хозяина можно было понять: незваные гости пили водку и в голос хохотали над запретом слуги не курить в столовой.
От всего этого Марлинсон едва не помешался. Он всей душой желал, чтобы Джеймса Фоксборо схватили и приговорили к смертной казни не столько за совершенное им преступление, сколько за то, что он посмел осквернить своим злодеянием «Веточку хмеля». Старик пожаловался на это инспектору, но тот, смеясь, заметил, что гостиница — место публичное, нельзя запретить посетителям входить в нее. К тому же это отразится на прибыли.
— Но моя гостиница не портерная![10] — отчаянно воскликнул старик.
Большая комната наверху, в которой проходило дознание, была набита битком — все ждали новых фактов. Распространились слухи, как всегда бывает при подобных обстоятельствах, что в этот день будут получены важные показания, что из Лондона вызвали какую-то женщину, готовую сообщить важную для следствия информацию.
Врачи дали свое заключение еще накануне. И доктор Денкомб, и доктор Ингльби не сомневались в том, что Джон Фосдайк умер от раны в груди, нанесенной ему кинжалом. Доктора констатировали, что смерть наступила мгновенно. Относительно вероятности самоубийства врачи разошлись во мнениях. Мистер Денкомб полагал, что мистер Фосдайк сам нанес себе смертельную рану, доктор Ингльби же считал это невозможным, потому что в таком случае рана имела бы совсем другой характер. Это показание доктора Ингльби, разумеется, подтвердило версию об умышленном убийстве.
Филипп Сомс, суровый и серьезный, находился рядом с доктором Ингльби. Не успел молодой человек опуститься в кресло, как почувствовал чью-то руку на своем плече и услышал знакомый голос:
— Как поживаешь, Фил?
