глаза.
Тут тетя выпучила глаза, как жаба.
— Больше они никогда меня не дразнили, — заключила она, назидательно погрозив кому-то толстым коричневым пальцем.
— Каждый день мы ходили через заросли к реке. Солнце нагревало камни. Мы садились на них и швыряли в воду монетки, а потом ныряли и доставали. А когда камни становились чересчур горячими, мы сидели под манцинелловым деревом. Но только если не было дождя. — Тетя Тасси внезапно посерьезнела. — Потому что капли, стекающие с листьев, могли до волдырей обжечь кожу или попасть в глаза и вызвать слепоту.
Была тут одна глупая англичанка. Она приехала сюда, на Тобаго, и как-то раз нашла на земле плод манцинеллы. Решила, что это вест-индское яблоко, и откусила большой кусок. Сожгла себе весь рот. И все внутренности у нее покрылись язвами и нарывами.
Тетя Тасси положила руку на живот и скривилась.
— Представляешь, какая глупость: вот так вот подобрать с земли плод, который в жизни не видела, и просто взять да и попробовать.
— Представляю.
Потом она рассказала мне о месте, где река впадает в океан — не та река, где я недавно тонула, а совсем другая, — и о том, как в один прекрасный день они вдруг увидели посреди реки нечто похожее на огромный валун. Предмет был покрыт бежевыми и коричневыми пятнами, и они были уверены, что это камень, пока Сула не заметила, что он качается на волнах. Тогда Грейс подплыла поближе и увидела, что это вовсе не камень, а панцирь дохлой гигантской черепахи, из которого течением выносило куски гнилого мяса.
— Это был панцирь, каких поискать. Что-то потрясающее. Мы молились над остовом, как будто это были останки нашего друга. Сула произнесла молитву и набросала на него травы и цветов.
Никогда раньше тетя Тасси так со мной не говорила. Всякий раз, когда она заканчивала очередную историю, я мысленно молила: что угодно, только, пожалуйста, не останавливайся! Дослушав рассказ про черепаху, я испугалась: вот и все, сейчас она встанет и скажет, что на сегодня хватит, но этого не произошло. Вместо этого она рассказала мне еще один случай.
— У меня прямо стоит перед глазами, как та беременная вдруг упала посреди улицы. Я побежала за доктором, а Грейс и Сула приняли крошечного младенца прямо там, на школьном дворе. Прямо там, — повторила тетя Тасси, — как будто это была больница.
— А кто перерезал пуповину? — спросила я, стараясь представить, как это можно было сделать.
— Твоя мама, — ответила она.
— Какая она была смелая, — заметила я. — Спасла жизнь ребенку.
Потом я спросила:
— Почему же тогда она умерла?
Я знала, что ответит тетя Тасси — то же, что она говорила всегда:
— Одна душа прилетает, другая — улетает. Бог дал, Бог взял.
— Но она меня видела?
— Да, конечно. Она сказала: какое у меня красивое дитя.
Эту часть я до сих пор никогда не слышала.
— Она
— Да.
— Что я красивая?
— Да, — подтвердила тетя Тасси.
— А мой отец тоже меня видел? — Я знала ответ, но подумала, вдруг тетя припомнит еще какие- нибудь подробности и про него.
— Твоего отца здесь не было, как же он мог тебя увидеть?
— А где он был, в Саутгемптоне?
— Должно быть, там.
Тетя Тасси посмотрела в окно, где крепнувший ветер грозил вот-вот сломать росшие вдоль берега кокосовые пальмы. Она поднялась и плотно закрыла ставни. В этот день, несмотря на то что небо было затянуто чернотой, как кровоподтек, и ветер дул так, что в Скарборо кое-где сорвало крыши, а мы опасались что ураган может унести и наш маленький домик, — несмотря на все это, я была счастлива, как будто тетя Тасси вручила мне драгоценное сокровище.
Этой ночью, лежа под ее мягким боком, я мечтала о том, чтобы мы с ней остались вдвоем в этом мире, чтобы ураган нашел Романа и моих кузин в Шарлотвилле, сорвал их с кроватей и швырнул в бушующее темное море.
3
Тетя Сула посещала Тобаго, когда мне было четыре года и двенадцать лет. У меня в памяти почти ничего не осталось от ее первого визита, хотя тетя Тасси рассказывала, что это был настоящий праздник, потому что тетя Сула сняла для всех небольшой славный домик на другом конце острова, недалеко от аэропорта. Каждый месяц от нее приходили посылки с Тринидада: отрезы на платья, всякие вязаные штучки для дома и еще всегда немного денег на школьные учебники и другие непредвиденные расходы.
В ее письмах обычно содержались новости о поместье Тамана, где она жила, и о семействе Карр- Браун, которое им владело. Еще она всегда интересовалась мной и писала, что посылает мне свою любовь.
Зато второй приезд тети Сулы я помню очень хорошо. За три недели тетя Тасси начала приводить дом в порядок. Она заставила Романа покрасить стены и внутри, и снаружи, а потом еще и выкрасить ступеньки. Мы освободили детскую и перенесли три маленькие кровати в заднюю комнату. Тетя Тасси заказала у портнихи новые платья для меня, Веры и Вайолет. В Скарборо она купила небольшую, но дорогую лампу, инкрустированную раковинами и изготовленную аж в Китае. По вечерам эта лампа заливала гостиную приятным мягким светом. Мы выложили все белое — скатерти, простыни, подстилки — на яркое солнце для отбеливания. Глядя из окна на двор, весь покрытый белыми тканями, я представляла, будто это снег. Во всяком случае, примерно так выглядел снег на картинке, которую я видела в книге в школьной библиотеке.
Роман подстриг живую изгородь и траву, срубил все высохшие ветки с хлебного и апельсинового деревьев и сложил их в кучу, чтобы потом сжечь. Камнями он сбил из-под крыши осиные гнезда, и мы все быстренько спрятались дома и закрыли ставни. Примерно за неделю до прибытия тети Сулы тетя Тасси почти перестала есть. Она заявила, что хочет чувствовать себя стройной. Она даже поменяла прическу, подобрав волосы снизу и взбив их в кокон надо лбом. С такой прической она была похожа на петуха.
Вечером накануне приезда тети Сулы Роман разворчался: зачем такие дорогостоящие приготовления, уж он-то мог бы найти куда лучшее применение всем этим деньгам. Нам всем было ясно, что он пьян.
Тетя Тасси продолжала накрывать стол к обеду, как будто его здесь не было или как будто она оглохла, а Роман все больше выходил из себя. Он заявил, что за последние дни никто ради него даже пальцем не пошевелил. Сула — всего лишь негритянская девка, любящая сладкое белое мясо.
— Все только с ней и носятся, носятся, носятся! — повторял он высоким раздраженным голосом.
Роман навис над столом, раздувая широкие ноздри. На нем были старые штаны, которые он подвязывал веревкой, и выпущенные поверх них рубашка и майка.
— Ради кого мы устраиваем все это шоу? — кричал он. — Можно подумать, приезжает английская королева! Если она — королева, то я — сам Господь Бог!
Тетя Тасси встала из-за стола, прошла в кухню и в первый раз за все годы, что мы прожили вместе, дала Роману отпор:
— Не зря люди говорят, что ты так о себе думаешь. Иначе с чего бы тебя прозвали Аллахом?
