И Сильченко сейчас волновало не это. Пока налаживали нормальную работу котла, Федотов методически проводил все требующиеся испытания на турбине. Все, казалось, было опробовано. Турбина работала на холостом ходу, потом ее переключили на сушку генератора, шла долгая проверка его работы и защитных устройств. Пуск первого генератора был назначен вчера на десять часов вечера, но откладывался час за часом. Сильченко провел на станции почти всю ночь — в пять часов утра Синий с Федотовым, посоветовавшись и отказавшись дать какие-либо объяснения, отменили назначенный пуск. И все началось сначала.
Сильченко вздохнул и подошел к окну. Было уже совсем светло — виднелись стены ремонтно- механического завода, в сером далеком полусвете вставали корпуса ТЭЦ. Там сейчас продолжается та же сумасшедшая, неистовая работа, что кипит уже две недели. И, очевидно, сегодня она, как и в прошлые дни, не даст результатов. Дебрев обещал позвонить, если будет что новое, звонка от него нет. Сильченко вспомнил раздраженные слова толстого Федотова, сказанные им еще третьего дня, когда его пригласили в кабинет Синего, принявшего командование станцией.
— Прошу меня не вызывать и не расспрашивать, — отрезал он Дебреву. — Давайте пар нормальных параметров — это одно требуется. А у меня все идет как следует — опробование механизмов совершается по инструкции.
— Опробование идет уже пять дней, — заметил Дебрев.
— Ну и что же? — вызверился Федотов, багровея и злобно глядя на главного инженера. — Мне по инструкции полагается две недели на пуск мощной турбины. Мы выдвинули встречный план — неделю. Но если вы будете отрывать меня, неделя вырастет в месяц. Пока я здесь с вами, там упускают операции на целые сутки.
— Идите, товарищ Федотов, — сказал Сильченко, жестом останавливая Дебрева, чтоб он не спорил.
Сегодня истекает обещанная Федотовым неделя — нового пока нет. Сильченко возвратился к столу, снова придвинул к себе отчет и снова не сумел сосредоточиться. Хуже всего было то, что он чувствовал себя совершенно бессильным. Настал час, когда он ничем не мог повлиять на ход операций: наладку не подогнать — это скорее область искусства, чем раздел монтажных работ. Ему остается сидеть в своем кабинете и ждать. Он не Дебрев, в нем не бушует энергия, требующая немедленного проявления, он отлично знает, что всякое подстегивание с его стороны будет только мешать сложной, ответственной работе. Он всегда был разумно терпелив.
Кроме того, у него срочные дела — отчет. Он должен заняться отчетом и ждать.
Сильченко нажал кнопку звонка и распорядился:
— Машину.
Зазвонил телефон. Усталый, довольный голос Дебрева сказал:
— Выезжайте на ТЭЦ. Кажется, на этот раз дело серьезное — Федотов обещается пустить через два часа.
Сильченко раньше всего прошел в здание котельного цеха. В щитовой у стола сидел Зеленский, чисто выбритый, но с усталым, опухшим от утомления лицом. Он просматривал записи в журналах. При входе Сильченко он повернулся, но на его обычно подвижном лице ничего не изменилось: было видно, что его совершенно не интересовал приезд начальника комбината.
— Как идут дела? — спросил Сильченко, усаживаясь на стул.
— Дела идут хорошо, — ответил Зеленский бесстрастным, усталым голосом. — По котлу все монтажные работы закончены, кроме дистанционного управления, это вот сейчас заканчивается, — он кивнул головой в сторону щита — за его панелями вспыхивала электросварка и слышался шум производимых монтажных операций. — А с генератором чего-то мудрят, второй день его сушат, проверяют защиту, гоняют на холостом ходу, а поставить под нагрузку не решаются. Куда-то исчез Лешкович, минут двадцать назад он понадобился — не могли найти.
— Не случилось ли чего с ним?
— А что с ним сделается? — равнодушно ответил Зеленский. — Наверное, свалился где-нибудь в тихом уголке — он это любит. Одно меня удивляет, — добавил Зеленский в раздумье: — где он мог найти такое местечко? На станции сейчас нет ни одного спокойного угла.
— Что говорит Федотов? Зеленский широко зевнул.
— Федотов не говорит, Федотов рычит. Подступиться к нему нельзя. У него в масляном насосе засорились фильтры — он оттолкнул мастера и сам нырнул во все это масло. Сегодня ночью, уже после вашего отъезда, опять потеряли вакуум на турбине, одновременно какой-то из насосов запел высоким голосом. Когда это началось, я ушел — на Федотова было жутко смотреть. Вы же сами видели в машинном зале — там люди разучились ходить. Все или замирают, когда Федотов выстукивает или выслушивает свою турбину, или мчатся, сшибая все на пути, когда он приказывает что-либо делать. Сильченко, помолчав, поинтересовался:
— А как по-вашему, пуск сегодня состоится? Зеленский снова зевнул.
— Состоится, конечно. И вчера можно было пускать. Просто Федотов органически не может сдать что-либо недоделанное. Что касается монтажа, то серьезных нареканий на него нет, ругают больше так, чтобы отвести душу. Жаль, нет Лешковича, он объяснил бы вам более детально.
На тягомерах, установленных в ряд на крайней панели щита, внезапно запрыгали и покатились к нулю все стрелки. В раскрытую дверь из цеха стал проникать удушливый запах гари. Дежурный по щиту выскочил в цех. Зеленский, обеспокоенный, подошел к щиту и смотрел на приборы. Остервенело зазвонил телефон. Зеленский снял трубку. Даже со стороны было слышно, как кто-то ожесточенно ругается.
— Ничего не знаю! — крикнул Зеленский, раздражаясь. — Вот разберемся и выправим. — Он посмотрел в окно, выходившее прямо в цех. Из пылеугольных горелок и топки котла выбивались пыль и дым. — Странный человек этот Федотов! — сказал Зеленский с досадой. — Думает, что только он один заботится о деле, а остальные — нет.
— А все-таки что случилось? — спросил Сильченко, тоже вставая.
Из цеха возвратился растерянный дежурный.
— Ничего не ясно, Александр Аполлонович, — докладывал он. — Вдруг упала тяга, кочегары прикрывают питание и дутье.
— Что-нибудь с дымососами? — отрывисто спросил Зеленский.
— Оба дымососа работают исправно.
За щитом послышалось кряхтение и шорох. Кто-то, наталкиваясь на боковины щита и ругаясь, выползал из-за крайней панели. Потом показалось заспанное, черное от угольной пыли и масла лицо Лешковича.
— Сашка! — непочтительно крикнул он сиплым голосом. — Чего, дура, смотришь? На первом шибере второго дымососа заслонка захлопнулась, там управление не доделано до конца. Пошли человека выправить.
— Сейчас же на второй дымосос! — приказал Зеленский дежурному, даже не обратив внимания на грубый оклик Лешковича.
Лешкович потянулся, привстав на носки.
— Устал, как три сукиных сына, — сказал он Сильченко, только сейчас узнавая его. — Придется принять еще порцию сна. — Он обратился к Зеленскому: — Если что случится, буди меня немедленно, моя приемная тут.
— Почему вы не идете в кабинет Синего? — удивился Сильченко. — Мы там все приготовили для хорошего отдыха.
— Слишком много чистоты, — пробормотал Лешкович, скрываясь за щитом, — даже плюнуть некуда. Тут у меня шуба, лучше вашего дивана.
Было слышно, как он кряхтел, укладываясь на полу. Показания приборов быстро входили в норму. Через несколько минут возвратился дежурный и доложил, что авария ликвидирована.
Зеленский слушал его невнимательно.
— За щитом устроился, — сказал он одобрительно. — Молодец! Спокойно и тепло.
Сильченко видел, что он сам не прочь растянуться рядом с Лешковичем.
— Давайте пойдем в машинный зал, — предложил Сильченко. — Как вы думаете, Лешковичу там не
