— Абсолютно исключено. Взрыв произошел потому, что огромной силы ток сконцентрировался на крохотном контакте между проводом и землей. В этом месте велика была не только общая сила тока, гигантской была и плотность этого тока — скорость разогрева определяется только ею. Мы будем вгонять в землю токи еще большей силы, чем развились при той аварии, но плотность этих токов будет невелика благодаря большей площади соприкосновения между электродами и землей. Река переносит больше воды, чем горный ручей, но ручей кипит, брызжет, стремительно несется. У нас в эту землю будет поступать целая река электроэнергии, но будет поступать равномерно и деловито, без внешних эффектов.
— Каково же будет общее повышение производительности прогрева? — спросил Седюк, вскакивая. Он тоже уже не мог усидеть на месте.
— По крайней мере в семьдесят-восемьдесят раз. То, что сегодня требует нескольких дней, будет совершено за какой-нибудь час.
— Потребуется специальная аппаратура для прогрева? Особые мероприятия для защиты людей от высокого напряжения?
— Правильно, здесь кроются наши основные трудности. Прежде всего аппаратура. Сложность заключается в том, что в настоящее время в Ленинске нет напряжения в шесть тысяч вольт. На шинах нашей станции только три тысячи вольт, больше ее генераторы не дают.
— Надо ставить повысительные трансформаторы.
— Их нет. Но есть понизительные трансформаторы, преобразующие шесть тысяч вольт в три тысячи. Мощности этих трансформаторов огромны. Вполне возможно использовать их как повысительные трансформаторы, то есть включить наоборот. Один из них обслужит всю нашу площадку. Но придется схватиться с Синим — он строжайше запретил использовать их не по прямому назначению.
— Всякое распоряжение можно отменить, даже распоряжение Синего. Трансформатор будет.
— Прекрасно. Теперь второй вопрос — безопасность людей. Не только район глубинного электропрогрева, но и вся окружающая местность будет в зоне опасного напряжения. Прикосновение к земле, один шаг по ней могут убить человека.
— Поставим флажки, проволочные изгороди, охрану. Несчастных случаев не будет.
— Последний вопрос — электроды. Для электродов лучше использовать водопроводные трубы, а не ломы. Вбивать их надо на глубину до трех метров. Можно рыть котлован, погружать в него электрод, потом засыпать просоленной землей. Но это нерационально, как всякий ручной труд. Лучше бурить скважины станками.
— Есть в Ленинске бурильные станки?
— Да. На строительстве ТЭЦ и на рудниках.
— Достанем! — Седюк в увлечении готов был обещать все, чего бы Газарин ни потребовал.
— У меня все, — удовлетворенно сказал Газарин и сел на стул.
Седюк в волнении прошелся по комнате.
— Решение ваше, по-моему, технически блестяще. Еще один вопрос: это только идея или готовы все расчеты?
— Идея появилась, когда я разговаривал с вами в опытном цехе. Я позвонил вам только после того, как закончил все расчеты. Скажу вам лишь, что во время электропрогрева станция Ленинска работает в основном только на него, а на отпуск электроэнергии другим потребителям накладывается строжайшее ограничение. Освещение поселка тоже выключается.
— Ничего, в темноте сейчас живут города поло-вины мира. Владимир Леонардович, завтра мы чуть свет отправимся к Дебреву. Ручаюсь вам, что уже сегодня на площадке будут устанавливать ваш могучий трансформатор и тянуть к нему высоковольтную линию. На строительстве медеплавильного работает несколько тысяч человек, — если понадобится, все эти люди будут переключены на обслуживание электропрогрева. Условились?
— Условились. — Газарин стал собирать свои бумаги, комкая их и погружая в бездонные внутренние карманы.
Седюк, проводив Газарина, вернулся взволнованный. Ему уже не хотелось спать. Он был увлечен смелым предложением и готов страстно защищать его. Непомнящий снова сидел на кровати, свесив босые ноги. Седюк улыбнулся ему счастливой, мальчишески веселой улыбкой.
— Слыхали? — спросил он, усаживаясь у стола. — Я разговаривал с ним третьего дня, часов около шести. За время, что прошло с тех пор, он успел найти новую блестящую идею и произвести все необходимые расчеты.
— Потрясающе талантливая личность, — сказал Непомнящий, зевая. — Наука как осуществленная мечта. Романтика в пиджаке математических формул. Когда я работал в научно-исследовательском институте экспериментального фольклора и рациональной мифологии, там тоже была пропасть блестящих дарований. Таланты целыми стаями носились по коридору. Гении сидели в каждой комнате. Из-за них простому человеку нельзя было в обеденный перерыв войти в помещение буфета. Самый крупный из них писал кандидатскую диссертацию на тему о происхождении известной поговорки: «Бьют, как Сидорову козу». Ему удалось доказать после многолетних трудов, что эта знаменитая коза принадлежала вовсе не Сидору, а Кузьме. Ученый совет института прочил диссертанту великую будущность.
— С вами неприятно разговаривать, — сказал с досадой Седюк. — Вы удивительно умеете опошлить всякую хорошую мысль своими остротами. Кстати, возьмите утром в отделе кадров выписанное вам направление на работу. Вы ведь, кажется, электрик?
— Я — все, что угодно, — бодро сообщил Непомнящий. — Мне приходилось обжигать любые горшки, но никогда я на этом основании не просился в совет богов. В последнее время я действительно работал электриком в одном маленьком городе. Работа не пыльная, мучали только непрерывные короткие замыкания. Но станция часто прекращала подачу электроэнергии, и тогда было совсем хорошо. Я эту электрическую деятельность всегда вспоминаю с умилением, как девушка первый поцелуй.
Седюк бросил на Непомнящего быстрый взгляд и, промолчав, снова стал раздеваться.
20
Растерянность и отчаяние, охватившие Дебрева после телеграммы о морском бое в арктических водах, продолжались недолго. Едва Седюк вышел из кабинета, как Дебрев, набросал телеграмму Сильченко в Пустынное и распорядился, чтобы главный врач Никандров готовился к немедленному полету на океан — спасать раненых. Караматина, Назарова и Лесина он принял спокойно, внимательно прочитал проект приказа об опытном цехе, перечеркнул сроки, установленные строителями, и поставил свои, более жесткие. Лесин хотел было протестовать, но Дебрев холодно оборвал его:
— А вы, Семен Федорович, когда писали проект, учитывали, что я вас подрежу, и заложили там резерв на мою несговорчивость, я только этот ваш резерв и ликвидирую.
Затем он вызвал Киреева и Ахмуразова, вчера только назначенного начальником цементного цеха. Киреева нашли сразу, он раньше полуночи из цеха не уходил, а за Ахмуразовым пришлось посылать курьера — он прибежал заспанный, перепуганный неожиданным вызовом посреди ночи.
— Вот что, товарищи! — обратился к ним Дебрев. — С завтрашнего дня самая важная проблема в Ленинске — цемент! Рассказывать тут нечего, нужно делать. Прошу ежедневно представлять мне две сводки. Вы, — он кивнул Кирееву, — сводку анализов опытных партий цемента, а когда пойдет промышленный цемент — анализ промышленного. В девять утра и в семь вечера. А вы, — он повернулся к Ахмуразову, — сводку о том, что строители сделали за ночь и за день, только с этакой здоровой придирочкой, без тумана, по пять-шесть строк два раза в сутки. Понятно, товарищи?
И Киреев и Ахмуразов в один голос ответили, что им все понятно. Уже в коридоре, со страхом оглянувшись на кабинет Дебрева, Ахмуразов, молодой красивый казах, после института года три работавший на новороссийских цементных заводах, признался.
— Только сводка, а я думал — будет ругать за дело. Знаешь, шел — и сердце стучало.
Киреев лучше разбирался и в Дебреве и в общем положении вещей. Он озабоченно пояснил:
— И правильно стучало, Аббас Алифбаевич, сердце у вас вещее.
