Бухенвальдский набат

Травы
подснежное движенье,
скворцов
неприлетевших пенье
увидь, услышь,
коль ты — поэт...

1964

* * *

На свете сколько б лет ни прожил я,
тот зимний день я не забуду.
Открылась дверь:
в мою прихожую
старик принес лесное чудо,
пушистое и благородное,
не елочка — а загляденье.
И так сказал:
— В ночь новогоднюю
пусть будет в доме украшенье.

А вечером, как полагается,
на самом на почетном месте
свою нежданную красавицу
мы нарядили, как невесту.
С гостями в полночь дружно чокались,
вино разгорячило лица,
так звучно каблуками топали —
аж затрещали половицы!..

Мне это навсегда запомнится:
как свечи, лампочки мерцали.
Была та елочка — покойница.
А мы вокруг нее плясали...

1964

* * *

Присядь, мой друг, поговорим.
Не знаю, что со мною сталось.
Идут года, и мы горим...
А сколько мне гореть осталось,
гореть, чтоб — пламенем душа
и жаркое сердцебиенье?
Так отчего же тише шаг
и все замедленней движенья?
Все тот же луг, все тот же сад
в цветенье яблонь розоватом.
Все так, как много лет назад...
Да я не тот, что был когда-то.
Иль хмурый день, иль меркнет свет
и рано наступает вечер?..
Не много лет, а много бед
легло таким, как я, на плечи.
Ты с удивленьем не смотри
и обо мне не думай плохо:
ведь в каждый год я прожил три!
Что тут поделаешь — эпоха!

1964

В НАШЕМ ДОМЕ

Косички — хвостики крысиные,
косые лапки журавлиные,
от язычка пощады нет.
А дальше — дорисуй портрет... ’

Блестят, как изумруды, зубки,
и чапельничком чудо-губки.
Струят глазенки ясный свет.
А дальше — дорисуй портрет...