Бухенвальдский набат

пришла пора весенняя,
и молодость вернулась.
Сияет небо синее,
черемухи метели
и трели соловьиные,
заливистые трели!..

И столько светлой ярости,
так хорошо безбожно,
что помышлять о старости
ну просто невозможно!

1968

* * *

Я рыбачком прослыл в округе,
в озерном голубом краю.
На зорьке с удочкой стою
в необозримом полукруге
и жду счастливого улова:
вдруг попадется судачок!..
Но нету клева, нету клева,
не шелохнется поплавок.
Видать, останусь без ушицы,
не лакомиться заливной...
Но небо надо мной искрится,
луг предо мною заливной,
он весь в цветах и пряных травах,
он дымкой огненной покрыт,
а озеро — в его оправе —
отсветным пламенем горит.
Несется песня — звонко, чисто...
Мой слух, мелодию лови!
Поют в кустарнике солисты,
наверно, песню о любви.
Чуть в золотистом озаренье
я вижу, словно на холсте,
вдали раскинулись селенья
на той, приокской высоте...
Улова нет. Но мне не жалко.
Не пахнут руки чешуей...
С пустым садком иду с рыбалки
и с переполненной душой.

Озеры, 16 мая 1968

* * *

Как поле перед боем —
и молчалив, и чист —
лежит передо мною
бумаги белый лист.

Пока еще неведом
сражения исход:
провалом иль победой
окончится поход?

Нет ни одной отлучки,
развернуты войска.
Ракету-авторучку
нацелила рука.

Еще одно мгновенье —
расколот небосвод,
и строки в наступленье
пошли за взводом взвод.

Приказано сражаться:
ни полшага назад!
Слова-бойцы ложатся
цепями к ряду ряд.

Но вот сквозь полог мглистый
пробился солнца свет.
Аиста бумаги чистой