Бухенвальдский набат

Да вот карает часто правых он.
Недаром говорят:
закон — что дышло,
верти его, крути со всех сторон...
И вертится, и крутится Земля,
и вдаль летит твоя шестая света
в созвездии Московского Кремля.
А я кричу: «Карету мне! Карету!..»

На время эмигрирую в себя.

1972

ИКС

Будил огромный лайнер высоту.
Сто двадцать пассажиров на борту.
Был среди них
чиновник важный Никс.
Он не смотрел в иллюминатор вниз.
В подобном ранге был он там один.
Но туповат был этот господин.
И о добре он понаслышке знал.
В удобном кресле сладко чин дремал.
А прочие — худые, толстяки,
по большей части были добряки,
и каждый жил заботами о том,
чтоб Землю украшать своим трудом.
Вот лайнер завершает свой полет.
Но что-то плохо рассчитал пилот.
Был роковым посадочный пробег,
и... ни один не выжил человек.

Кричала пресса, и гудел эфир,
молниеносно извещен был мир:
«Вчера погиб
чиновник важный Никс!»
А прочие
сто девятнадцать? —
Икс!..

1972

ЕЩЕ ОДИН

В глухой тиши
больницы Хиросимы
измученный,
с поникшей головой,
еще один —
Якио Иосима —
ждал смерти от болезни лучевой.
Он не стонал,
не звал врачей на помощь,
тускнели отрешенные глаза.
Над Хиросимой
проплывала полночь,
слезою капля
по стеклу текла...
Он понимал:
от смерти нет спасенья,
и, как ни странно,
хорошо, что нет...
Смерть по пятам
за ним тащилась тенью,
не отставая,
много черных лет.
Он вспоминал (в сознании покуда)
год сорок пятый, августовский сад...
Огонь и гром!
И за одну минуту
нет Хиросимы —
есть кромешный ад!
Нет светлых улиц,
скверов нет зеленых...
Один разряд,
всего один лишь взрыв!
Но сколько горожан
испепеленных!
А он, Якио,
он остался жив...

И вот он мертв,