Бухенвальдский набат

и так же горе мыкал он.

...И сын Руси надел вериги.
Его клокочущие книги,
сверкая, обнажили зло,
насилья мерзкое обличье
и ужасающим оскал.
И хлынул свет за пограничье.
Пред миром, в жертвенном величье,
писатель Солженицын встал.

За правду, за разоблаченье
суров верховный приговор,
в печати — злобное гоненье,
завыл в зверином исступленье
ничтожных подхалимов хор.
Был посрамленью и наветам
«придворными» подвергнут он,
и очернен, и оклеветан.
Близка беда по всем приметам.
Арест... конвой и... за кордон!

Изгнанье! Кары горше нету!
Однако жив он, не убит,
и имя честное над светом
неуходящею кометой
как символ совести горит.

И ни к чему в продажном стане
теперь победно руки трут.
Пора придет, и час настанет,
неотвратимо суд нагрянет,
не Божий — всенародный суд!
Ублюдки под державной сенью!
Вельможи! Холуи вельмож!
О нет! Не будет вам спасенья,
ответите за преступленья,
и за насилье, и за ложь,
за все заплатите сторицей!

Я быть пророком в том берусь:
да возвратится Солженицын
в свою любимую столицу,
в свою воспрянувшую Русь!

1974

* * *

Сегодня, надеждой объятый,
в предчувствии светлых свобод,
встречаю я семьдесят пятый
вот-вот наступающий год.
Все мною испытано в меру.
Сверх меры познал я беду,
я верю,
я верю,
я верю:
все сбудется в новом году.
Удача придет непременно,
и будет душе веселей:
я вырвусь из долгого плена,
отпраздную свой юбилей
под небом высоким и синим,
быть может, в далекой дали...

Я — сын Украины, России,
но я — гражданин всей Земли.

1974

* * *

Хранят музеи
слепки рук
великих музыкантов.
В них словно слышен