давно умершую Прасковью, не Офелию, не Джульетту, не Клеопатру…
И Полина решается пройти по канату над пропастью. У нет нее никаких гарантий, нет страховки… Каждый шаг может стать роковым. В чувствах Сатина ее прельщает новизна, острота, которую придает вожделению риск. Они оба рискуют. Зубов не простит измены ни ей, ни ему. Страсть на лезвии бритвы приобретает особый, неповторимый привкус крови и страха. Возможно, она воображает себя Дездемоной, которая – совсем не по Шекспиру – отдалась Яго… или Кармен, которая отдается тореадору, зная о неотвратимости ножа Хозе…
Темны лабиринты души, охваченной страстью. Еще темнее лабиринты опасных расчетов, где пожар плоти преграждает путь к спасению…
Пожалуй, Полина предпочла бы Зубову Сатина, если бы последний, разочарованный неутоленными ожиданиями, не отверг ее. Он обманулся в ней так же, как она обманулась в Зубове…
Полина оступилась, допустила ошибку… и на нее градом обрушиваются беды: разрыв с банкиром, шантаж Наримовой, неудачная беременность, аборт, предательство и шантаж Шанкиной, пророчество «горбатой вещуньи». При всем том ее преследует зависть товарок по ремеслу. Она мечется, словно загнанный зверь. А ведь надо потрясающе выглядеть, играть, блистать на сцене… поражать зрителей силой отчаяния и шквалом эмоций. Впрочем, какая
А Лихвицкая?.. А Бузеева?..
«Логика уводит тебя в сторону, – шепнул ей карлик. – Для того она и предназначена. Ты попалась…»
– Нет! – вырвалось у Глории.
Сатин замолчал и недовольно уставился на нее.
– Что «нет»? – не понял Лавров.
«О чем они говорили все это время? – спохватилась она. – Я прослушала!»
«Ты ничего не потеряла, – успокоил ее карлик. – Они толкли воду в ступе: занятие столь же почтенное, сколь и бесполезное…»
Глава 27
Между тем банкир воспринял ее неуместный возглас как должное.
– Разумеется, нет, – кивнул он. – Полине Жемчужной было далеко до божественной Прасковьи, которая очаровала и покорила графа Шереметева. Я обманулся в ней «благодаря» Зубову. Она оказалась меркантильной особой, готовой повыгоднее продать свое тело и свою пылкую чувственность. Мне хватило месяца, чтобы разглядеть всю фальшивую позолоту ее души и бедность ее внутреннего мира. В ней каждый жест, каждое движение лица, каждое слово были показными, – заимствованными из тех пьес, где она играла. Надо быть слепцом, чтобы не понять этого. Смазливые черты, стройная фигурка, длинные ножки – вот вам и образ «вечной возлюбленной».
– Любовь слепа, – обронил Лавров, искоса поглядывая на Глорию.
– Порой человек сам желает видеть бриллиант на месте искусно ограненного стекла. Крупные бриллианты – редкость, и стоят они очень дорого. Их можно сосчитать по пальцам. Так почему бы не создать копию? Для услаждения самолюбия…
Глория представила, как Сатин добивался расположения актрисы, которую он теперь беспощадно разоблачал
– Вы не пытались открыть Зубову глаза? – спросила она.
– Чтобы заиметь смертельного врага? Вы шутите! Я был даже рад, что Полина не рассталась с Зубовым из-за меня. Сначала она не была уверена в серьезности моих намерений и предусмотрительно не сжигала мостов. Потом все вернулось на круги своя. Слава богу, у нее хватило ума не признаться Зубову в измене. Я тем более молчал. Мне-то какой резон нарываться?
– Кто из вас стал инициатором разрыва? Полина?
– Она, – кивнул Сатин. – Я не умею скрывать ни своего восхищения, ни своего разочарования. Я охладел, как только узнал ее поближе. Меня всякими актерскими фокусами не возьмешь. Она заметила, что мой пыл идет на убыль… устроила сцену. Рыдала, ломала руки… Я оценил ее гениальное притворство, но сказал, что моя любовь иссякла. Она проклинала меня на все лады, пыталась даже ударить. Неделю пролежала в нервной горячке, – Зубов самоотверженно ходил за ней, возил докторов. Она быстро оправилась и вернулась к прежней идиллии со своим покровителем. Чем она отличается от содержанки, скажите на милость?
Должно быть, в Глории проснулась женская солидарность и обида за прекрасный пол. Сатин вызвал у нее отвращение. И этот человек обвиняет кого-то в расчетливости? Кстати… его-то расчет в чем заключался? Неужто исключительно в жажде испробовать плода с чужой смоковницы? Не похож он на безрассудного Дон Жуана, раба основного инстинкта… никак не похож. Уж если кем и двигал расчет, то…
– Послушайте, Федор Петрович, – вмешался Лавров. – Вы уверены, что Зубов не знал о вашем романе с Полиной?
– Абсолютно уверен. Валера не тот человек, который удержал бы себя в руках. Он не ревнивец, но его самолюбие берет верх над здравым смыслом.
– Как он повел бы себя, в случае…
– Прогнал бы Полину со скандалом, устроил бы истерику. Со мной Зубов тоже не стал бы церемониться. Он мог и драку затеять, и разорвать деловое сотрудничество. Его бы не остановила упущенная выгода или финансовые потери. Продолжать общаться как ни в чем не бывало он точно не способен. Нет… я с ним не первый год работаю. Возможно, он что-то подозревал… интуитивно… или перестал доверять Полине…
– Почему вы так думаете?
– Последнее время в нем ощущался какой-то внутренний надлом…
– Мог он убить Жемчужную? Догадался, что она ему изменила, решил отомстить…
– Убить? Вряд ли… – Сатин перевел взгляд с Лаврова на Глорию. – Нет. У него не было повода, чтобы пойти на такое.
– А если бы был?
– Не было, – твердо повторил банкир. – Зубов не тот человек, который убивает из ревности. Он, конечно, любил Полину… по-своему. Хотел даже жениться на ней. В тот день… когда она… когда это случилось, он собрался сделать ей официальное предложение. Понимаете?
– А вы… могли бы убить Полину за то, что она отвергла вас и вернулась к Зубову? – гнул свою линию Лавров. – Познакомиться с одной из второстепенных актрис его театра… вскружить бедняжке голову, посулить денег… чтобы та отравила предавшую вас женщину?
Сатин раскрыл рот, закрыл и презрительно хмыкнул. Он не нашел достойных возражений и предпочел промолчать.
В тишине было слышно, как тикают настенные часы, отсчитывая мгновения ожидания. Косой солнечный луч упал на корешки книг за стеклами шкафа, позолотил их и скользнул по дубовому паркету. В кабинете Сатина стояли несколько шкафов со стеклянными дверцами и один – с деревянными. Возможно, там хранились не книги, а документация или личные вещи хозяина.
Этот шкаф с деревянными дверцами вдруг связался в ее уме с картиной, закрытой ставнями, в галерее Зубова. У каждого – свои ставни…
– Я похож на убийцу женщин? – не выдержал банкир. – Вы ведь на это намекаете? Убил одну, понравилось… решил повторить… Смешно, господа! И Зубова вы зря подозреваете. Если уж не верите в
