существующим обычаям. Когда умер Хлодвиг, для оставшихся после него четырех сыновей даже и не существовало вопроса о том, кому теперь достанется власть над землями, соединенными их отцом; такой вопрос, действительно, и не был поднят. Сыновья Хлодвига просто поделили королевство между собой на основании старого обычного права, поделили полюбовно, точно так же, как поделили сокровища и одежду покойного. Галло–римское свободное население, города и области Галлии явились как бы придачей, естественным дополнением к королевскому имению. Что же касается франков, то об их дележе не могло быть и речи; по смерти Хлодвига они вновь получили возможность свободного выбора между королями, хотя большей частью предпочитали того, на землях которого находились их собственные поместья. Политическое единство, созданное Хлодвигом, разом, таким образом, рушилось, и значение королевской власти, раздробившейся в нескольких руках, понизилось. Этому понижению способствовали и сами короли Меровингского дома: преемники Хлодвига наследовали от него лишь одни порочные качества, не имея ни одного из его достоинств, и их история стала почти непрерывным рядом злодейств, междоусобий, мятежа и разврата. Один историк замечает об этой эпохе, что природа как бы намеренно задалась целью показать в лице Меровингов, до какой колоссальности может дойти иногда человеческая порочность. И достаточно припомнить эпизоды из одной только борьбы известных Брунегильды и Фредегонды, чтобы при суждении об этом замечании воздержаться от упрека в преувеличении. Правда, выродившиеся Меровинги продолжали еще долго называться королями, но влачили жалкое существование, становясь с каждым поколением все ничтожнее; известно, что последние из них были прозваны «ленивыми» или «тунеядными» королями.
б) Другой причиной падения Меровингской династии являлось быстрое развитие могущественной германской аристократии, постепенно захватывавшей в свои руки королевскую власть. По переходе на римские земли многие из германской дружины, приближенные к королю и называвшиеся антрустионами, получили помимо земельных участков, доставшихся им по жребию наравне со всеми прочими франками, еще большие земельные подарки от короля и вследствие этого сделались владетелями обширных земель. Так как в германских понятиях право власти соединялось с обладанием землей и обусловливалось им, т. е. кто больше имел земли, тот на большую власть и мог рассчитывать, то одно уже образование крупной земельной аристократии заключало в себе элемент, опасный для существующей королевской династии. Но при Хлодвиге, единственном короле франков, эта опасность не давала себя чувствовать, потому что франк, не желавший подчиняться и служить Хлодвигу, должен был уходить за пределы образованного им государства, т. е. покинуть имущество и возвратиться опять в Германию. Когда же после смерти Хлодвига во франкском государстве оказались четыре и вообще несколько королей, то франкаристократ, не желавший служить у одного короля, мог переходить к другому, и т. д., и таким образом фактически оставался независимым как от того, так и от другого. Эту независимость ясно высказывал один из них, герцогМундерих: «Какие обязанности, — говорил он, — могут быть у меня относительно короля Теодориха? Я могу быть королем точно так же, как и он. Я соберу народ и получу от него клятву в верности. Пусть Теодорих знает, что я такой же король, как и он». Новая германская аристократия, еще не забывшая старых германских преданий, с особенным неудовольствием смотрела на попытки Меровингских королей применить и к франкам ту полноту власти, какой они пользовались в отношении; К староримскому населению. Всякая подобная попытка казалась им нарушением их привилений и привычек, а эти привычки ежегодно обновлялись новым притоком германских племен, приносивших с собой варварские понятия во всей их свежести. Скоро к недовольным аристократам присоединилось и духовенство: духовенство в меровингском государстве представляло из себя такую же и еще, пожалуй, более могущественную земельную аристократию, как и франкские вельможи, и ни в чем не отличалось от последних. Союз, заключенный Западной церковью с варварами, куплен был дорогой ценой понижения умственного и нравственного уровня ее представителей. В меровингский период мы встречаем епископов, едва умеющих читать, видим лиц, получивших кафедру происками и подкупом и отличающихся жестокостью, пьянством и распутством. Один, например, заключает живым в гроб одного священника, другой падает у алтаря во время обедни мертвецки пьяным, третий участвует в битвах и предается разгулу и насилиям. И они не думали маскироваться; они не боялись осуждения, потому что находили сочувствие и оправдание себе в грубом обществе того времени. Один епископ откровенно выражался: «Неужели я должен отказываться от мести только потому, что я священник?» — Богатство Духовенства давно уже обращало на себя внимание королей. Это были те же франкские вельможи, только носившие духовное звание. Еще Хлодвиг, благодетельствовавший особенно базилике Св–Мартина, воскликнул при одном случае: «Хорош помощник св. Мартин, да дорого берет». А один из его преемников, не отличавшийся притом особой проницательностью, часто жаловался окружающим на духовенство в таких словах: «Наша казна беднеет, достояние наше отходит к Церкви, истинно царствуют в городах священники». Последний из Меровингов, еще сохранявших самостоятельность, Дагоберт, решился отобрать от духовенства значительную часть их имений; он это исполнил, но зато вызвал ненависть к себе духовенства и оттолкнул от Меровингской династии последнюю ее опору. Епископы и аббаты теперь соединились со светскими вельможами против королей, рядом с королем они поставили майордомов, которые при помощи их захватили в свои руки всю действительную власть, а потом основали новую королевскую династию, сменившую ленивых Меровингов.
Кто такие были майордомы? История майордомов принадлежит к числу самых сложных и спорных научных вопросов, относящихся к эпохе Меровингов. Главная трудность состоит в определении их должности, потому что майордомы являются при самом начале Меровингской династии, хотя на первый план они выдвигаются только в начале VII в., а с середины его получают уже господствующее значение. По более основательному мнению, майордом первоначально заведовал всеми чиновниками, лично служащими королю, и его экономическим хозяйством, так что его должность соответствовала нынешней должности министра двора. Нередко, во время отсутствия короля, майордом председательствовал на королевском суде, устанавливал налоги и вообще заменял короля, почему и назывался иногда Subregulus. Сначала на должность майордома назначали короли по своему произволу франков или римлян, но потом, в период распрей и малолетства меровингских королей, аристократический класс присвоил себе право избирать майордома из своей среды, так что последний стал представителем аристократии и притом аристократии германской. Майордом, таким образом, воплощал собой реакцию германского начала против склонявшихся к римским традициям королей. — Из всех палатных пэров, существовавших при дворах преемников Хлодвига, одна фамилия сделала эту должность наследственной в своем доме и приобрела верховную власть во всем франкском государстве. Это была фамилия Пипина Ландского или Старого, получившая название. Каролингов по имени знаменитейшего из ее представителей — Карла Великого. К концу VII в. майордомы этой фамилии сделались настолько могущественными, что присвоили себе титул dux princeps Francorum, т. е. вождя и князя франков. Роль короля делалась с этих пор совершенно ничтожной; он не имел ни малейшего участия в управлении, жил в своем поместье под надзором майордома, получая от него содержание; и только раз в год, во время народных собраний, его привозили на Марсово поле в колеснице, запряженной белыми быками, и он в короне и королевской одежде председательствовал здесь, принимал послов и подарки, не смея, однако, сказать ни одного слова, которое предварительно не было одобрено майордомом. Последние Меровинги были довольны яуже тем, что майордомы позволяли им носить длинные волосы, — составлявшие отличительный признак их королевского достоинства, ибо по германским понятиям позволить себе брить бороду или стричь волосы значило подпасть под опеку того лица, которое. совершило эту операцию. Старинная хроника города Меца говорит про майордома Пипина Геристальского следующее: «Каждый -год первого марта, по древнему обычаю, он созывал франков на „всеобщее собрание, в котором по своему уважению к королевскому имени предоставлял председательство тому, кого он в своей кротости ставил выше себя, т. е. королю». Общественное мнение того времени давно уже привыкло видеть в майордоме действительного короля, но даже и в официальных актах с конца VII в. становится обычной формула: «regnante rege, gubernante majore domus», т. е. в царствование короля, когда управлял такой?то майордом, и пр. Последний шаг майордомами Каролингской династии сделан был в 751 г. В этот год Пипин Короткий, бывший дотоле майордомом франков, отправил к папе Римскому торжественное посольство со знаменитым вопросом: «Кому должен принадлежать королевский престол по праву: тому ли, кто носит титул короля, но не имеет ни власти, ни трудов управления; или тому, кто, не нося имени короля, управляет всей страной?» Ответ папы не мог быть сомнителен, ибо папа, вступивший в такие же отношения к майордомам, в каких он некогда стоял к
