– Это было в прошлом году, Роб! В этом у ваших нет Словцова, Кошкина и Симоняна – с кем вы будете играть, а?
– Есть Никольский, есть Ким, да вообще команда зверская, молодые парни – порвут ваших 'профессионалов'! Брэдли хромает на оба колена, Джонсон стар, как Санта-Клаус, а вратарь у вас вообще грек! Не смеши меня.
– Молодо-зелено, в этом году кубок наш! Гудбай, СССР! Водка-матрешка-перестройка!
– Спи спокойно, Ванкувер! Я смотрю, уже боитесь!
– Хахаха!
Споры были горячие, но без настоящей агрессии. Как-то незаметно и без сожаления миновали времена мрачного разобщения народов и стран, времена безумных оголтелых фанатов и кровавых разборок на стадионах. Как однажды сказал ему отец – 'Мишка, ты просто не представляешь, в какое счастливое время живешь! Эх, пацан!…'. Мишка ничего не понял из этих слов, но часто останавливал взгляд на отцовском экзо-протезе – ему оторвало правую руку, когда он воевал в Корпусе мира. Отец не любил рассказывать про эти времена, но от матери Мишка знал: всё случилось при Урумчи, в синцзянско- пакистанском конфликте, лет за 15 до его рождения. Папа резко мрачнел при упоминании Пакистана, и его всегда смешливые карие глаза становились черными и холодными.
Замигали красные сигнальные лампы на потолке, автоматически подтянулись ремни безопасности. Мимо проплыл стюард, вежливо, но настойчиво призывая убрать в сумки или карманы все мелкие вещи и летающий в воздухе мусор. Через десять минут приземление (простите, примарсение)!
Дед напротив проснулся и с наслаждением потянулся. Из кармана жилетки выплыли черные… очки в толстой оправе, которые старик тут же довольно ловко поймал и водрузил на нос. С ума сойти, он очки носит! Может, у него и чипа головного тоже нет? Мишка скептически ухмыльнулся и представил, как старикашка разворачивает актив-газету и начинает по слогам читать мелькающие строчки, стараясь 'вручную' успеть за гипертекстом. Да нет, такого не может быть…
Дед как-то неожиданно нашел взглядом Мишку и слегка улыбнулся ему. Мишка подозрительно, но вежливо кивнул – хорошие манеры ему мама прививала с детства. Дед прокашлялся с хрипотцой и обратился к мальчику – совершенно по-русски, кстати:
– Из какого города, сынок? Москва, Питер, Мегасибирск?
– Не, я с Марса, из Красногорска, – ответил Мишка и тоже поинтересовался: – а что у вас за рюкзак такой? Обычно габаритные вещи в багаж сдают…
– А это кофр фотографический, – охотно пояснил старик, и заметив мишкино непонимание, добавил: – фотоаппарат перевожу, линзы там – хрупкие они, приходится таскать с собой, разрешение специальное выписывать. Я, как ты, наверное, заметил, немного старомоден.
– Я думал, сейчас всё на объемное голо пишется, старую оптику уже не используют. А посмотреть можно? – любопытство и любовь к технике взяли вверх.
– Конечно, – странное было произношение у деда – он сказал именно 'ко-неч-но', а не смягчил 'ч' в сторону 'ш', как делают все в Союзе. Чудак!
Дед расстегнул молнию рюкзака и извлек на свет старинный фотоаппарат – огромный, размером с полголовы, черного пластика, с обилием кнопок и рычажков на панели. Но самое интересное, что спереди к аппарату был прикреплен настоящий оптический объектив – длинный, как пиратская подзорная труба из мультика про Питера Пэна, и толстый, как пушечный снаряд.
– Ого! – восхищенно воскликнул Мишка, бережно принимая в руки раритетное устройство, – да это же музейный экспонат! Я такие только на лэптопе видел!
Сидевшие рядом взрослые франко-канадцы тоже повытягивали шеи, разглядывая фотоаппарат. Это был 'Кэнон', но каких годов? Даже отец, насколько помнил Мишка, снимал свои семейные альбомы исключительно на голо. Среди иностранцев пронесся шепоток, кто-то произнес фамилию 'Старинский', ее подхватили, стали оглядываться и с соседних рядов. Мишка где-то слышал это имя, но не помнил где. Может, в новостях.
– Хехе, – улыбнулся дед, – нет, не музейный экспонат, я им постоянно работаю. Уже и затвор поменял, и прошивку подновил – а всё остальное меня вполне устраивает. Привык за столько лет, поздновато уже на голо переходить!
– Так вы фотограф? – догадался Мишка, – едете нашу команду поснимать?
– Ну, не совсем, команду другие снимают, кто помоложе… Я поближе к зрителям сажусь, знаешь ли…
Тут с переднего ряда к деду потянулись чьи-то руки с блокнотами – попросили автограф. Это не вызвало у пожилого фотографа удивления или недовольства – видимо, привык. И пока дед расписывался для какого-то китайца, Мишка полушепотом обратился к соседу-канадцу, из тех, кто называл русскую фамилию:
– Простите, сэр, а кто такой Старинский?
Канадец удивленно посмотрел на Мишку и ухмыльнулся:
– Ну ты, парень, даешь! Даже мы его знаем, а уж ты-то из Союза вроде… Это же Ян Старинский, спортивный репортер всех времен и народов. Он хоккей, футбол, экзо-бокс снимает, Олимпиады всякие… Да его снимок с Андерсоном весь мир обошел – ну где он прыгает с шестом, и там его жена стоит рядом, и у нее такое лицо… Короче, сам погугли, патриот! Этот мужик в спортивной фотографии примерно как Ван-Гог в живописи, за его работы крупные журналы солидные деньги отваливают.
Действительно, теперь Мишка кое-что вспомнил. Когда весной на Луне проходили юношеские Игры доброй воли, в заставках голо пускали видеоряд с черно-белыми стильными картинками – фотографиями самых ярких моментов ранних игр этой серии. И фамилию Старинского упоминали. Правда, тогда Мишка решил, что говорят про совсем уже какую-то пыльную историю и этот человек давно умер.
А те фотографии ему понравились. Такие яркие, сочные образы – хоть и нецветные, но наполненные жизнью до краев. Казалось, что движение не останавливается на двухмерном полотне, что мускулы продолжают напрягаться, а спортивная форма развеваться на бегу. Мишка понятия не имел, кто был изображен на тех фотографиях, но азарт соревнований и напряжение борьбы лились с экрана мощно и явственно, даже без всех чудес и иллюзий современного голо.
Мишка достал из кармана смартфон и быстренько открыл Яндекс. Да, его звали Ян Васильевич Старинский, корреспондент газеты 'Известия', лауреат премии… Список премий пришлось прокручивать скроллом, их было несколько десятков. И еще несколько союзных орденов. И степень академика какой-то международной академии фотографии… В общем, дедушка оказался совсем непростой. Здорово!
– Ян Васильевич, вы, наверное, все-все Олимпиады объехали, да? – уже вполне уважительно поинтересовался Мишка, улучив момент, когда дед с улыбкой вернул очередному болельщику подписанную визитку.
– Поездил немало, – согласно кивнул Старинский, внимательно оглядывая мальчишку, – а ты-то сам чего среди канадцев затерялся? И где родители?
– Так вышло, других билетов не было, – виновато оправдывался Мишка, – но мне уже можно самому, в декабре десять стукнуло. Отец с матерью на Море Спокойствия, у них работа сезонная. Вот мне папа и разрешил одному слетать – я ж марсианин, у меня льготный проезд… С браслетом, конечно, – Мишка продемонстрировал металлическую полоску вокруг запястья – его паспорт, контактный чип и аварийный маяк одновременно.
– Вижу, вижу… – старик задумчиво поскреб подбородок, и как-то хитренько посмотрел на Мишку, – значит, сидеть тебе на матче в окружении 'кленовых листьев' ? Не испугаешься?
– А чего их бояться, – хмыкнул мальчишка, – они ребята веселые, меня вот орешками подкармливают, про Союз расспрашивают. А по-английски я лучше всех в классе говорю, мне совсем не трудно!
– Молодец, – одобрил фотограф и вдруг спросил: – А ты не будешь против, если я с тобой на матче рядышком посижу?
– О, так у вас билет в этом же секторе?
– Нет, но я попрошу организаторов, и мне стульчик поставят, – Старинский хитро подмигнул, отчего его оливковое лицо покрылось сеткой мелких морщинок.
– А щёлкнуть разок фотоаппаратом дадите? – совсем обнаглел Мишка.
– Да запросто, – отмел все сомнения дед, – у меня в рюкзаке и бинокль полевой есть – настоящий,
