Карлу Цейссу.
Все вещи убраны или выброшены. Рабочий стол, обычно заваленный бумагами, стерильно чист, только на краю сиротливо улыбается небольшая фотография. Чёрно-белая фотография. Зелёные глаза на ней кажутся серыми, а тёмно-каштановые волосы – угольно-чёрными. Я запер её в сейф и вышел на балкон.
Луна только что зашла, и звездное небо на горизонте сливалось с ночными огнями земли. Я смотрел в темноту, и мне казалось, что оттуда на меня ободряюще смотрят мои друзья: все, и мёртвые, и живые. Смотрел, видя там и
Наверное, где-то далеко-далеко, за гранью расползшейся во все стороны ночи, в стороне от всех городов, она машет мне на прощанье рукой.
Игорь Николаев
Сны о Марсе
Обычно считается, что Марс – это место где очень-очень холодно. Отчасти это так, но не всегда и не везде. Оптимальное место для закладки марсианской базы – 30-32 градуса южной широты и 297-305 градусов стандартной долготы, в самой низине равнины Эллада. Это дает с одной стороны, летние дневные плюсовые температуры из-за близости к экватору, а с другой стороны – меньший перепад между дневными и ночными температурами. Кроме того, там наибольшее атмосферное давление на поверхности планеты. В плотной куртке и кислородной маске человек способен летним днём бежать без скафандра две-три минуты…
Шаг, вдох… Шаг, выдох… Ноги работают как гидравлические приводы – ровно, в едином ритме, не знающем сбоев. Вдох-выдох, правая нога, левая нога. Если бы не маска и привычная тяжесть баллонов за плечами – можно закрыть глаза и представить, что ты на Земле. Километр до ближайшей метеорологической станции, столько же обратно – два километра быстрого бега, временами переходящего в трусцу. Спорт, тренировка выносливости, мерило собственной силы.
А еще – критически важная процедура, без которой на Землю вернется полубезумный инвалид. Марсианские 0,38 'g' являются околокритическим значением силы тяготения для человека, близ этой точки, в зависимости от индивидуальной физиологии, начинается перестройка организма с вымыванием из костных тканей кальция. Физические нагрузки – первый форпост, защищающий организм от 'синдрома мягких костей'. Поэтому на Красной Планете бегают все. Говорят, первые марсопроходцы совершали пробежки даже без легких скафандров, в одних масках, надев плотные куртки и хорошо намазав лица гелем – чтобы не растрескалась кожа. Ведь летом на равнине Эллады можно вскипятить воду при плюс десяти по Цельсию, а температура человеческого тела гораздо выше. Наверное, обычные байки. Там где смерть поджидает за каждым углом, прячась даже в самой крошечной неисправности – нет места пижонству и бессмысленным вызовам. Человек и так найдет, где можно рискнуть жизнью с пользой и практической отдачей.
Поэтому – легкий скафандр, глухая маска и дыхательный блок за плечами – основной запас и аварийная кислородная батарея на крайний случай. И только добежав до крайней точки дистанции можно позволить себе роскошь на несколько мгновений приподнять забрало, чтобы ощутить дыхание чужой планеты. Обжигающе-раскаленное и одновременно морозно-могильное – непередаваемая комбинация, складывающаяся из химического состава, атмосферного давления и температуры. Тот, кого хоть раз коснулся Марс – никогда не забудет этого…
– Подъем, Сережа.
Марс всегда остается с тобой. Даже если ты никогда не ступал на его поверхность, даже если ты никогда не покидал Землю. Даже во сне…
Сергей Борисов, младший метеоролог станции 'Восток', просыпался медленно, часть его сознания продолжала мерить шагами поверхность Эллады, не желая отрываться от почвы, высушенной миллионами безводных лет. Другая же – постепенно возвращалась в реальность, неприглядную и очень невеселую. Ту, в которой два полярника оказались заперты на нескольких квадратных метрах вездехода, посреди антарктической пустыни. В самом сердце 'Черной Бури'.
Сергей окончательно пришел в себя. Присел на откидной лавке-топчане, протер лицо шершавой ладонью, словно стараясь стереть покрывало сна. Загрубевшая обветренная кожа неприятно царапала щеки, даже через колкую щетину. Борисов поежился – во сне температура тела снижается, зябкий холодок просочился сквозь одежду и термобелье. Говорят, Амундсену принадлежат слова 'Можно привыкнуть ко всему, кроме холода'. Истина или апокриф – неважно, легендарный исследователь был прав. Можно привыкнуть ко всему, забить любую неприятность работой, привычкой или обычной злостью. Но холод – как любовь всей жизни, всегда является в новом обличье, не позволяя забыть о себе ни на мгновение.
Забавно, подумал Сергей, две тысячи шестьдесят первый год… Люди покончили с реставрацией капитализма, освоили Луну, заключили термоядерный ад в ловушку магнитного поля и совершают физкультурные пробежки по Марсу. Но холод – самый древний враг – по-прежнему собирает свою жатву, пусть и не в пример меньшую чем когда-то. Скоро он доберется и до них.
Не зря говорят, что толстенные тома по технике безопасности написаны кровью тех, кто их нарушал. Идея изначально была безумная – отправиться на легкой двухместной 'Многоножке' почти за пятьдесят километров от антарктического 'Востока', в самое сердце нарождавшейся 'Черной Бури'. 'Буря' – не просто 'ветер' и даже не 'ураган'. Это наследие ломки планетарного климата – карликовый, можно сказать микроскопический циклон, формирующийся за считанные часы. Он крайне опасен сам по себе, силой и непредсказуемостью, но в придачу еще и искажает электромагнитные волны, напрочь сбивая сигналы радио и навигационных маяков. Быть застигнутым такой напастью – скверно даже для солидной, многотонной 'Харьковчанки'. А для маленького вездехода, созданного, чтобы быстро объезжать форпосты и автоматические метеостанции – смерти подобно.
Но бывают моменты, когда на карту ставится слишком много, и приходится решительным жестом отодвигать в сторону любые инструкции. Они могли бы успеть, в самый край, буквально проскочив под носом у раскручивавшейся 'Бури'.
Не успели.
– С добрым утром, – сказал Сергей спутнику, механику-водителю Владимиру Вандышеву. Тот кивнул.
Полярники избегали лишних слов. Усталость и холод впились в их тела, вымораживая мысли, отупляя разум, отзываясь тупой болью в суставах и ломотой в костях. Сергей бросил взгляд на маленькое зеркальце под низким потолком. Все то же самое – оба они были почти неразличимы – одинаковые бороды, слегка припушенные инеем, глубоко запавшие глаза. И не сказать, что мехводу уже под пятьдесят, а метеорологу нет и тридцати.
Где-то в глубине души билась неотрывная мысль, острая и поганая, как заржавленная иголка – 'Ведь я мог отказаться… И через месяц уже был бы дома, а через полгода – отправился бы на Элладу…'. Вандышев внимательно посмотрел ему в лицо, словно мог прочитать мысли, даже самые потаенные, и метеоролог устыдился. Конечно, мог бы. Но не стал. Так же как человек может с легкостью шагнуть в пропасть, но никогда не сделает этого шага.
Они не могли не отправиться в путь, даже сознавая весь риск, по-настоящему смертельный. Опытная биологическая станция на орбите отстрелила автоматический зонд с образцами растений, выращенными в условиях невесомости. Плод почти десяти лет немыслимых усилий, тысяч экспериментов и сотен тысяч
