столе.
What Strange Stars and Skies. By Avram Davidson…
Стоп-стоп-стоп! Был там один рассказик, вполне подходящий под «здесь и сейчас». Для первого опыта проделаем то же, что проделал товарищ Волков с «Волшебником из страны Оз»: творчески переведем товарища Дэвидсона, изменив время и место действия. А чтобы покойный не обижался, первый абзац посвятим намеку на сие обстоятельство — для тех, кто понимает, конечно.
Добив сигарету и загасив ее в исполнявшей обязанности пепельницы консервной банке, Петяша вновь придвинул к себе усыпанную пеплом клавиатуру:
НЕ УПУСТИТЕ ШАНС!
Эту историю я, как и многие новости в последнее время, услышал не от кого-нибудь, а от одного американского знакомого, с коим состою в переписке. Впрочем, Абрам, как я — на русский лад — называю Эйба Дэвидсона, вполне мог и разыграть меня; он давно знает, что телевизора я не смотрю, радио не слушаю и даже не подписан ни на одну из фидошных новостных эх, и порой этим пользуется в целях учинить надо мною какую-нибудь более-менее невинную хохму. Хотя… ранее его письма-мистификации неизменно сопровождались тирлайном с надписью: «DRINK COCA-COLA!»; он это называет своим посильным вкладом в «total coca-colonization of the world».
Я честно попытался навести соответствующие справки в кругу своих знакомых и выяснил лишь, что широкая российская общественность, подобно мне, еще не в курсе той цепочки событий, которая, связав воедино ветви благородных лавров просвещения и развесистую клюкву телестудий, завершилась — что, пожалуй, весьма символично — не так давно, около трех лет назад, первого числа апреля месяца. Не знаю, как вы, а я полагаю, что стране — хотя бы иногда — требуется знать героев текущего момента, тем более, что разоблачения «преданий старины глубокой» успели уже приесться публике. Конечно, имена тех, о ком я расскажу ниже, лет через… дцать и без меня станут известны всему миру, но — тем не менее.
Бегло перечтя написанное и посчитав дань автору оригинальной идеи отданной, Петяша отделил оную от основного текста тремя звездочками-астерисками и продолжил:
* * * История началась зимним воскресным вечером (сколь прекрасна питерская зима, особенно в феврале месяце — известно всем). Семейство кандидата физматнаук Николая Ивановича Маркова, доцента одной из кафедр физфака СПбГУ, уж несколько часов, как отужинало. Ужин состоял из разогретых на сковороде вчерашних макарон, сдобренных геркулесовой кашей, и съеден был, пусть без энтузиазма, зато и без остатка. Далее, госпожа Маркова со старшей дочерью, Ириной, отправились «посидеть» с соседскими детьми. Это занятие, которому посвящались около пяти вечеров в неделю, позволяло более-менее сносно одевать Ирину. После старшей дочери одежду донашивала сама госпожа Маркова, а уж затем «обновки», будучи укорочены и обужены, обретали второе воплощение и поступали в распоряжение младшей дочери Марковых. Татьяна, нежеланное дитя, выглядевшее в свои десять лет от силы на семь, упорно противилась такому круговороту материи в семействе, но ржавый топор семейного бюджета отсекал излишние сущности почище всякого лезвия Оккама.
К счастью, в этот вечер Татьяна пребывала в тихом расположении духа. Около восьми часов она присоединилась к Павлику, единственному сыну Марковых, сосредоточенно низавшему на картонки в виде сердечка заколки-«невидимки» (десять заколок на картонку). Работа эта, в нарушение всех законов и постановлений, регламентирующих детский труд, была предоставлена соседом по лестничной клетке, владельцем мелкого оптово-розничного магазинчика, торговавшего всякой всячиной. Антон Петрович (так звали соседа) платил 1 р.50 коп. за сотню укомплектованных картонок, поставляя все необходимое.
Ну, а глава семьи, подрабатывавший по вечерам мойщиком посуды в небольшом китайском ресторанчике неподалеку, на днях был оттуда уволен — благодаря прибытию из Пекина в Петербург (наверняка по подложному паспорту) троюродного брата владельца — бывшего партийного чиновника. Прочих заработков пока не предвиделось, субботний выпуск «Ведомостей» был прочитан от корки до корки еще накануне, и кандидат физматнаук, радиофизик Николай Иванович Марков неожиданно обнаружил, что располагает некоторой толикой свободного времени. Время решено было употребить на продолжение статьи, начатой года два назад и медленно — по абзацу в месяц — продвигавшейся к завершению. Не то, чтобы Николай Иванович всерьез надеялся когда-нибудь пристроить ее хотя бы в факультетский «Вестник», но мало ли…
Пока Николай Иванович перечитывал написанное прежде, отпрыски его, словно маленькие, причудливые механизмы, низали заколки-«невидимки» на алые с золотой каймой картонки в форме сердечка и, не моргая, смотрели в экран телевизора.
Присутствие телевизора в доме шло вразрез со всеми принципами и убеждениями доцента Маркова. Однако сей вредоносный предмет, здорово подержанный, был получен госпожой Марковой в подарок — муж подруги ее матери владел чем-то наподобие небольшого ателье по ремонту электроприборов. Ряд политических соображений (в конце концов, теща просто была женщиной невредной) вынудил Николая Ивановича поступиться принципами…
Здесь мысль слегка затормозила. Отчего-то слегка — неприятно — закружилась голова. И только теперь Петяша вспомнил, что уже давно — и не на шутку — хочет жрать.
Да что же там Катерина из ванной не выходит? Сколько ждать-то; ужинать пора! Живот от голода эпиталамы поет!
Петяша прислушался.
В ванной все так же журчал душ…
…а из кухни, сквозь ор радио, явственно раздался скрип табурета.
Петяша замер.
Эт-то еще что за?..
Неслышно прокравшись к кухне, Петяша прислушался. Внутри все натянулось, точно готовая лопнуть струна — не так давно пережитое давало о себе знать.
За дверью, сквозь оглушительную музыку, раздался кашель.
Петяша окинул взглядом прихожую. Чужой обуви у порога не наблюдалось. Тогда он, дотянувшись до палки от швабры, другой рукою рывком распахнул дверь кухни.
Нет, в кухне вовсе не попивал кофеек каким-нибудь сверхъестественным образом проникший в квартиру жуткий злонамеренный адвокат-парапсихолог Георгий Моисеевич Флейшман.
Не было там ничего непонятного и страшного.
За столом замер от неожиданности над рюмкой добытого из кухонного шкафа коньяку давний Петяшин приятель под названием Володька Бабаков, человек, исключительно приятный в общении, но начисто лишенный вкуса к созиданию, вследствие чего — философ и вместе вечный студент, проживавший в петергофском студгородке без телефона и потому давным-давно снабженный на всякий случай ключом от входной двери.
Внутренности Петяшины, поджавшиеся было от напряжения нервов, начали понемногу расправляться, а легкие, напротив, сократились, из чего вышел облегченный вздох.
Володька, меж тем, с несколько опасливой улыбкой отодвинул от себя рюмку.
— Здоров. Я думал, это ты в ванной плещешься… Кто у тебя там?
Мягкая, прохладная слабость облегчения, ласково надавив на плечи и под колени, заставила Петяшу опуститься на табурет.
— Здоров. Я провизии промыслить ходил.
— Шикарно живешь, — одобрительно заметил Володька, кивая на коньяк. — А в общагах слухи о тебе ходят. Сначала говорили, что помер, и как бы, не от голоду, а потом, что книгу издал и даже какую-то премию за это огреб. Может, хоть последнее правда? Тогда, экземпляр с тебя!
— Отчасти. Книга, обещали, вскорости будет. А уж премии там, не премии… Бельмондо — это как получится.
— Заплатят хоть?
