себе живот и, свалившись на пол, в предсмертных судорогах начал выдергивать из себя кишки…
Это — мщение китайца за обиду!
Это самое страшное мщение, какое только мог он сделать, потому что он, во-первых, отнимал этим счастье у фузы и клал на нее дурную тень; во-вторых, — подвергал своего хозяина неизбежному суду и страшным последствиям этого суда: китайские чиновники, заслышав о таком событии, целого быка перед идолами положат, потому что такой счастливый случай дает им возможность содрать с хозяина фузы хорошую взятку.
Случилось мне слышать еще о нескольких несчастных случаях, бывших при торговых сношениях китайцев с русскими: два или три главных акционера каких-то китайских торговых фуз покончили свою жизнь самоубийством. Причиной этих несчастных случаев была неуплата русскими купцами долгов китайцам. Так как по прежнему трактату кредит между русскими и китайцами не дозволялся, то китайцы, лишенные возможности искать своих прав законным образом, не находили себе другого исхода, как только распороть свои желудки. В этом случае не жажда к деньгам и не скорбь по ним была поводом к самоубийству, а то, что, вследствие неуплаты долга русскими, китайцы не могли оправдать своего кредита: дела фузы рушились и на головы акционеров падали все последствия банкротства. Конечно и теперь, при новом трактате, дозволяющем кредит, возможна несостоятельность, а вместе с нею и неуплата долгов, но теперь китайцам может служить утешением то, что все делается «на законном основании».
Впрочем, в последнее время китайцы стали очень осторожны и большого кредита русским не делают.
VII
Теперь Маймайтчин опустел и больше никогда ему не оживиться, хотя наши торговые дела с Китаем и развились. Маймайтчин — это наше прошлое и, как всякое прошлое, невозвратен: дела с Китаем, в таком виде, в каком они были в Кяхте, более не повторятся, потому что и отношения наши с Китаем теперь другие и купечество наше стало умнее и сообразительнее, чем прежде.
Но, начав нашу статью историческим очерком развития торговли, мы и окончим ее последовательным рассказом о падении Маймайтчина.
Во время перевода таможни в Иркутск был разрешен впуск кантонского чая через петербургскую таможню. Русские купцы, получив сбавку пошлины на чаи, сначала были довольны и надеялись на то, что будут в состоянии конкурировать с чаями, привозимыми в Россию морем. Китайцы, глядя на них, тоже потирали себе руки и ждали большого развития торговли. Но немного прошло времени, и на Кяхте вместо восторга была скорбь и стенание великое, китайцы крепко призадумались: во многих фузах были большие запасы чаев, которых продать было некому, потому что Нижегородская ярмарка огрела кяхтинцев и их доверителей двадцатью рублями убытка на каждый ящик чаю. Дела многих китайских фуз пошатнулись, чаи пришлось продать в убыток, кредит они свой внутри Китая оправдать к сроку не могли, — ну, словом, все пошло врозь. Так мало-помалу, в продолжение некоторого времени, китайцы вытряхивали из карманов часть барышей, приобретенных ими во время векового существования торговли. Они, хотя и находились в печальном положении, но все-таки не унывали, потому что надеялись на поправление дел в будущем: «перемелется, мол, все мука будет». Дело между тем перемололось действительно и муки для китайцев не вышло, а вышло то, что вследствие договора тяньдзинского, мы, русские, получили право ездить внутрь Китая и производить там торговлю.
Это было для маймайтчинских китайцев страшным ударом.
Несмотря на всевозможные хитрости и препятствия, которые они устраивали для того, чтобы помешать водворению русских внутри Китая, но все-таки не могли помешать этому, и русские караваны двинулись в неведомый до того времени Китай.
Маймайтчинские торговцы стали посылать гонцов к своим главным акционерам в Калган и Сань-син, писали им об опасности, которой подвергается маймайтчинское дело, и предлагали свои советы. Те, в свою очередь, хлопотали перед главными начальниками в Пекине и предлагали взятки за то, чтобы не дозволять русским ездить с товарами внутрь страны. Чиновники брали деньги, притесняли сначала русских, как только могли и как умели, но не могли открыто действовать и остановить движения караванов. В продолжение трех лет русские до того ознакомились с Китаем, что образовали там свои постоянные конторы.
Маймайтчинские китайцы совсем упали духом. Стали они понемногу выбираться из Маймайтчина, предчувствуя невозможность вести дело по-прежнему.
А по-прежнему дела идти не могли по следующим причинам:
С разрешением проезда внутрь Китая русским открылась возможность знать, какая цена существует на чай на месте его приготовления, какие цены на китайских рынках русским товарам, какие в Китае пошлины и сколько расходуется на провоз чая из Китая до русской границы. До открытия свободной торговли никто из русских не имел этих сведений, да никто о них и не заботился. Духовная пекинская миссия занималась своими делами в Пекине; кроме миссии никто не мог доставить какие-либо сведения о китайских торговых делах, а миссию об этом не просили, да, конечно, никому и в голову не приходило мысли разузнавать о китайских торговых делах, благо кяхтинская торговля шла хорошо, давала большие барыши, оставалось только радоваться, задавать лукулловские обеды и сидеть сложа руки.
Во время продолжения докараванной торговли, китайцы очень хорошо знали о полном неведении русских относительно состояния торговли внутри Китая и старались, насколько было возможно, обращать это неведение в свою пользу. Получались, например, ими торговые сведения из Китая, они не обнародовали их до вечера, то есть до того времени, пока все китайцы не возвратятся из Кяхты в Маймайтчин и потом уже, заперши ворота, делали общее собрание, на котором сообща решали, как вести себя в отношении к русским, в каком смысле передавать им те или другие новости о торговых делах в Китае, чтобы не повредить своим интересам, и действовали в этом случае с редким единодушием.
Иногда даже нарочно они выдавали ложные сведения за истину, говоря, например, о возвышении цен на чаи в Калгане, или все в одно время начинали говорить об упадке цен на русские товары внутри Китая, или о понижении курса на серебро и золото.
Проверять эти сведения было конечно невозможно, оставалось верить на слово китайским рассказам!
Русские купцы, в свою очередь, не могли противостоять китайской хитрости, потому что никогда не умели сохранить в секрете получаемых из России сведений и, по свойственной русскому человеку откровенности, на другой же день рассказывали все китайцам. Китайцы, кроме того, что знали о русской откровенности, всегда старались разузнавать о русских делах подробнее, через русских приказчиков и наконец сами вслушивались в разговоры купцов между собою, притворяясь непонимающими русского разговора.
Впрочем, невозможности скрыть получаемые сведения были и другие причины: русские купцы сознавали, что удерживать в секрете получаемые сведения бесполезно, потому что нет никакой возможности действовать всем единодушно. Из всего торгового кяхтинского населения было не более трех-четырех торговых домов, которые вели свои собственные дела, а остальные все были комиссионеры, обязанные по своей должности исполнять без рассуждений приказания своих доверителей; доверители же жили внутри России и не знали хода кяхтинских дел в данное время. Напишет, например, доверитель в Кяхту, чтобы променять такие-то и такие-то товары на известный сорт чая по существующим ценам и отправить чай, непременно на такой-то месяц, в Москву или Нижегородскую ярмарку. Где же тут возможность соображаться с ходом дел и выдерживать цены? Есть ли какая-нибудь возможность противостоять единодушному действию китайцев в торговом деле?
В Кяхте до сего времени сохранились рассказы про разные торговые проделки китайцев.
Узнавали они, например, что такого-то товару получено русскими незначительное количество, товар привезен в Кяхту в первый раз в виде опыта, — и вот начинали китайцы усердно выменивать его на чаи, давая хорошую цену. Русские купцы, променяв выгодно товар, писали своим доверителям, что товар китайцам понравился и есть надежда на хороший сбыт его в будущем. Доверители, основываясь на
