— Хуже того, — подкинул дровишек в огонь Симон, — они даже не кастрируют пленных мальчиков.
— Не может быть! — отрезал Мухаммад. — Как добиться от мужчины покорности, если не изъять у него ядра?! Он же рано или поздно восстанет!
Симон окинул пророка внимательным взглядом; он уже видел, что словом его не убедить.
— А ты спроси у архангела Джабраила, когда он в следующий раз к тебе придет, — нехотя и даже лениво предложил он.
Мухаммад яростно фыркнул и ушел к своему костру, но когда он в очередной раз вернулся «оттуда», все изменилось — мгновенно.
— И девочек, и мальчиков от женщин врага принимать в род, как своих детей[26], — жестко распорядился он.
— Но Мухаммад… — опешили вожди.
Симон видел это со стороны. Пророк покачнулся, глянул в небо, и уже через несколько мгновений все, кто стоял рядом, раскрыли рты, да так и замерли. Не слушать то, что исходило через него, было попросту невозможно! И, в конце концов, Мухаммад изменил все. Он умел добиваться своего.
Вот только Симону эта его откровенность вышла боком. Две недели подряд он чуял на себе пристальный взгляд небес — та еще пытка — и понял, что за такие советы надо брать деньги, иначе от «Того, Который» не спрятаться.
— Симон!
Симон вздрогнул. Ираклий смотрел прямо на него.
— Подойди-ка сюда!
Симон прищурился, двинулся к Ираклию, и уже шагов за двадцать понял, в чем дело. Рядом с вождем стоял колдун — в женском балахоне и с толстой, по-женски заплетенной косой.
— Да, Ираклий, — встал рядом с императором, прямо напротив колдуна Симон.
— Вожди не верят, что наш бог самый сильный, — бросил через плечо Ираклий. — Сделай что- нибудь.
— Спроси колдуна, — повернулся Симон к толмачу, — где он хочет, чтобы я это доказал?
Толмач Ираклия перевел сказанное толмачу варваров, тот, явно через слово понимая это нумидийское наречие, пересказал то, что смог разобрать, колдуну. И колдун враждебно мотнул головой в сторону крытого шкурами шатра.
Симон широко улыбнулся и двинулся вслед за ним. У варваров было немало красивых трюков, однако ничего по-настоящему свежего он уже не встречал года три-четыре. Колдун нырнул за полог, а едва Симон, пригнувшись, нырнул следом, тот обернулся. И, конечно же, это был оборотень — с клыками, когтями и длинной, седой, воняющей псиной шерстью.
— Отлично! — искренне похвалил Симон. — Ты настоящий мастер. Особенно хорош запах.
Оборотень удивился, однако интонацию понял и расплылся в самодовольной улыбке, тут же растеряв и клыки, и когти и даже вонь.
Разумеется, все это было ненамного сложнее, чем, сунув лавочнику одну монету, убедить его, что он получил две. Одна беда: бедняги искренне верили, что и впрямь в кого-то там превращаются. Иногда это усложняло переговоры.
— Теперь моя очередь.
Варвар поднял брови, затем прищурился и вдруг побледнел, осел на землю и, обхватив колени Симона руками, зарыдал. В голос.
— Ну, вот, теперь и ты знаешь, каким должен выглядеть всепрощающий Отец, — печально проговорил Симон, — а у Патриарха Пирра отныне одним рабом больше…
Именно поэтому он и брал деньги за работу — всегда.
Конечно же, Бог видел все. Но за какую бы цепочку — зла или добра — ни потянуть, Симон всегда терялся где-то в середине — меж Мухаммадом и его вождями, меж Пирром и этим колдуном, меж Ираклием и Кифой. Немедля передавая импульс поступка следующему звену, он тут же ускользал от пристального взгляда Небес и становился так же неотличим от серой человеческой массы, как замерший на ветке хамелеон — от листвы.
Основные силы Амра шли по левому берегу Нила, строго вдоль русла, в то время как два десятка небольших разведывательных отрядов постоянно прочесывали предгорья, а едва находили добычу, большей частью, коров, тут же формировали сопровождение и гнали стада к ближайшей переправе через Нил, а оттуда — к Мекканскому морю[27]. Там их ждали корабли курейшитских купцов.
Однако предчувствие неизбежной расплаты все нарастало. Конная разведка императора контролировала каждый шаг его отряда, а имперские гонцы со свежими донесениями так и уходили на север — каждые несколько часов. И понятно, что Амр от имперских гонцов отставал — троекратно.
В отличие от них, его люди двигаться полные сутки не могли. Амра не ждали в каждом городе две с половиной тысячи сменных лошадей или верблюдов. Приходилось давать отдых — и людям, и животным. А потому, когда он проходил Хартум, о его продвижении должны были знать уже в Александрии, ну, а когда он миновал Элефантину, можно было дать пальцы на отсечение, что Ираклий не только знает о вторжении, но и вычислил, где Амр может теперь находиться.
Однако хуже всего было то, что этого похода определенно ждали. Когда Амр входил в города, зерно было вывезено, а большую часть скотины уводили в горы, оставляя ровно столько, чтобы надежда на достойную добычу еще жила.
— Это — приманка, Амр, — первым озвучил терзающие всех сомнения Зубайр, здоровенный и абсолютно непобедимый в бою эфиоп. — Нас ждут.
«Вас приказано пропустить…» — мгновенно вспомнил Амр слова наместника Элефантины. Никто не подходил к ним, чтобы поприветствовать дальних родичей жены Мухаммада египетской принцессы Марии; их именно «пропускали».
— Вижу, — мрачно отозвался он и повернулся к проводнику. — Что скажешь, Якуб?
Проводник сурово кивнул.
— Вас не просто ждут… вас аккуратно «ведут». Смотри…
Он протянул Амру карту и ткнул пальцем в крупное селение у самого начала дельты Нила — в нескольких днях пути.
— Вот здесь, за рекой стоит Вавилон[28], самый большой город Ойкумены.
Амр непонимающе тряхнул головой.
— Они ведут волка в овчарню?
Еврей невесело рассмеялся.
— Все так. Но здесь же у Ираклия и самый сильный гарнизон. Тысяч двадцать. Все — ветераны. Самые отборные.
Подъехавшие на разговор вожди тревожно переглянулись, и только Амр яростно стиснул кулаки.
— Здесь что-то не так! Они уже раз двадцать уничтожить нас могли! Зачем вести нас к такому сильному гарнизону?! Они не могут нас так бояться!
Якуб, явно соглашаясь, хмыкнул, жестом подозвал толмача; они перекинулись парой слов, и лишь тогда проводник высказал это неприятное предположение.
— Скоро праздник Нила, а в Вавилоне самое сердце праздника. Может, Ираклий хочет испытать на твоих людях свой молодняк? Все ж не так опасно, как на медведях.
Амр обернулся, оглядел голодных, измотанных воинов и стиснул зубы. Положа руку на сердце, ни на что большее они и не годились.
Когда привели невесту, худенькую загорелую девочку лет шести-семи, Ираклий вдруг вспомнил настойчивые требования Сената заменить ежегодное испытание для подросших мальчишек реальным боем.
«Глупцы…»
