мне надо сообщить вам кое-что с глазу на глаз. — Гель взглянул на доктора, тот заметно нахмурился от его слов; старый Антоний тоже остался стоять неподвижно у дверей комнаты с фонарем, как бы ожидая, что ему опять скоро придется проводить Геля обратно.
— Сэр Валентин теперь не в состоянии выслушивать что-либо, — сказал доктор, не повышая голоса, но очень решительно.
— Но дело это чрезвычайно важное, — прервал его Гель, однако сэр Валентин не дал ему договорить и сказал:
— Во всяком случае оно может подождать, Гарри. Я теперь не в состоянии говорить о делах.
— Но ведь необходимо сейчас же решить его, — ответил Гель, порываясь рассказать все, но сдерживаемый присутствием доктора и Антония.
— Это все равно бесполезно, — ответил сэр Валентин слабым голосом, — каково бы ни было решение, я все равно не могу его привести сейчас же в исполнение, я не могу пошевельнуть раненой ногой, черт ее возьми.
— Но!.. — воскликнул было Гарри.
Доктор вдруг решительно встал, Антоний тоже с угрожающим видом сделал шаг вперед по направлению к Гелю.
— Больше ни слова, юноша, — воскликнул доктор, — жизнь сэра Валентина…
— Но ведь речь именно идет о жизни его, — воскликнул Гель с жаром, — вы вмешиваетесь не в свое дело, сударь.
— Тише, Гарри, — заметил хозяин дома, — что касается моей жизни, она всецело в руках доктора, и видит Бог, я, право, не хочу еще умирать, не оттого, чтобы я боялся смерти, но потому, что жизнь моя нужна еще для других. И как это ужасно, что меня втянули насильно в эту глупую ссору, и вот теперь я прикован к своей постели. А мой враг… Послушай, Антоний, ты не знаешь, что с мистером Хезльхерстом? Как его здоровье?
— Не знаю, — угрюмо ответил старый слуга, мрачно глядя в сторону, как бы скрывая что-то от своего господина, чего последний, однако, не заметил, так как полог кровати мешал ему видеть лицо старика.
— Это мне хороший урок, впредь я не буду никогда вмешиваться в чужие дела, Гарри, и не стану заводить ссоры из-за пустяков. Дело в том, что у меня есть один сосед, Хезльхерст, молодой еще человек, мы с ним были едва знакомы и, конечно, не желали зла друг другу. К несчастью, два дня тому назад мы с ним встретились на перекрестке, поссорились из-за какого-то пустяка, и так как он наговорил мне дерзостей, мне пришлось, конечно, обнажить шпагу, чтобы проучить его. Кончилось тем, что нас обоих пришлось унести с места поединка на руках, оба были ранены, — я в ногу, он, кажется, в грудь. Интересно было бы знать, поправляется ли он. Антоний, разузнай потом об этом от его людей.
— Сэр Валентин, вы разговариваете слишком много, — заметил доктор. — А вы, молодой человек, видите, каковы наши дела. Если вы действительно расположены к сэру Валентину, то уйдете сию же секунду. Он непременно хотел, чтобы вас впустили сюда, не злоупотребляйте же его добротой.
— Но ведь то, что я должен сказать ему, касается именно его жизни, — начал было Гель.
— Я не желаю больше говорить о себе, — капризно заметил хозяин дома. — Расскажи мне теперь о себе, Гарри, ведь я уже давным давно не видал тебя и ничего не слышал о тебе. Ты ведь, кажется, отправился в Лондон и поселился там? Мое письмо, по-видимому, не оказало тебе никакой помощи. Как ты поживаешь, чем занимаешься?
Гель решил перехитрить доктора и старого Антония и исподволь подойти к занимавшему его вопросу, поэтому он ответил спокойно:
— Я поступил теперь на сцену как актер.
Сэр Валентин широко раскрыл глаза от удивления и с ужасом воскликнул:
— Как, ты — актер? Сын твоего отца поступил на сцену? Мерриот и актер? Как низко ты упал, Гарри? Однако и времена же теперь настали. Дворянин — и вдруг актер!
Старый Антоний тоже в ужасе отступил от Геля, подняв глаза к небу, как бы ища там поддержки; доктор смотрел на юношу спокойно, но с видимым любопытством.
— Актер может все же оставаться дворянином, — решительно и твердо заявил Гель, — он остается дворянином и, как таковой, помнит услуги, оказанные ему, и готов всегда пожертвовать своей жизнью, только бы отплатить за них тем же. Я приехал сюда, чтобы спасти вас от ареста, который угрожает вам, сэр Валентин. Офицер, посланный сюда с этою целью, может прибыть в ваш дом каждую секунду. И, как дворянин, — продолжал Гель, обнажая шпагу, — я приказываю присутствующим здесь доктору и вашему старому слуге не мешать мне и сделать со своей стороны все возможное, чтобы помочь вам бежать, пока еще есть время.
Сэр Валентин первый оправился от удивления и почти спокойно спросил:
— Ты уверен в том, что говоришь, Гарри?
— Да, я уверен в этом. Нам, актерам, иногда приходится близко соприкасаться с придворными сферами, и поэтому мы знаем многое, что недоступно другим. Сегодня утром подписан был указ о вашем аресте, и послан был офицер с приказанием привести в исполнение этот указ. Принимая во внимание услугу, которую вы когда-то оказали моей семье, я, конечно, нисколько не колеблясь, отправился тотчас же, чтобы предупредить вас об опасности. Я поклялся спасти вас. Ведь этот арест равносилен смерти, насколько я знаю, участь ваша уже решена, и вас ждет неминуемая казнь.
— Весьма вероятно, — сказал сэр Валентин с горькой улыбкой.
— Я не виноват, — добавил Гель, — что оба присутствующие здесь лица оказались теперь посвященными в эту тайну.
— Что касается меня, — сказал доктор, — то это послужит только на пользу сэру Валентину.
— Мой господин знает, что может слепо положиться на меня, — сказал Антоний, не без гордости посматривая на доктора, к которому питал тайную антипатию.
— Я знаю, что могу положиться на вас обоих, — ответил сэр Валентин, — но что же мы можем сделать? Ведь я не могу шевельнуться с места. Не думай, что это только выдумка доктора, Гарри. Хоть бы Господь помог мне спасти мою жизнь, не думайте, Гарри, что я желаю этого для себя; нет, за границей, во Франции, меня ждут близкие мне люди, которые всецело зависят от меня.
— Да, вы тоже должны отправиться во Францию! — воскликнул Гель. — Там только вы будете в безопасности. Но скажите мне, неужели вас нельзя будет перевезти верхом на лошади?
Доктор при этих словах иронически улыбнулся, сэр Валентин грустно покачал отрицательно головой.
— Ну, а в карете, если мы таковую достанем?
— Два часа езды в карете были бы равносильны смертному приговору, — вмешался доктор в разговор. — Да к тому же где вы достанете теперь карету?
— Нет ли где-нибудь тайника, где бы вас можно было спрятать? — спросил Гель, который знал, что в те времена в домах многих католиков подобные тайники не являлись исключением.
Сэр Валентин обменялся взглядами с доктором и со своим старым слугой и, глядя на стену своей комнаты, сказал:
— Между наружной стеной и внутренней у меня здесь имеется пустое пространство, куда свободно проникает воздух, а также тепло, так как оно находится вблизи дымовой трубы. При поверхностном осмотре этот тайник легко может остаться незамеченным, это доказано уже не раз на деле, но те, кто явятся сюда арестовать меня, обыщут весь дом самым тщательным образом, и нечего и говорить, что они скоро заметят глухой стук, который издает эта стена, если ударить по ней. Кроме того, если даже они не сразу найдут меня, то наверное не уедут отсюда, а останутся здесь ждать, пока я не выйду сам из своего убежища, так как они наверное узнают от соседей, что я был ранен на дуэли и поэтому не мог никуда уехать, а скрываюсь здесь где-нибудь поблизости. При таком положении дел, при строгом присмотре, каким образом мне будут доставлять пищу в этот тайник? Вместо убежища он в скором времени сделается моей могилой, кстати и по форме своей он несколько напоминает ее.
— Но, ведь, может быть, не найдя вас после первого поверхностного осмотра, они проедут дальше, в надежде найти вас где-нибудь в другом месте? — спросил Гель, стараясь хоть как-нибудь обнадежить себя.
— Нет, они никуда не уедут, а осмотрят дом только более тщательно, вот и все.
