невидимым влиянием четырех миллионов человеческих жизней. Он смотрел на дома, думая о том, что делается за их ярко освещенными окнами; вглядывался в лица встречных и видел на всех на них печать озабоченности чем-то неизвестным ему, не то дурным и преступным, не то благородным и добрым.
— Вот все говорят — война, война, — думал он, — а здесь разве не та же война? Разве это не поле битвы для человечества — большое, широкое?
Тут он стал удивляться тому, что вот он идет один по такой обширной и сложной арене, и для него нет ни малейшего шанса испытать хотя бы что-нибудь похожее на приключение.
— Всему свое время, — размышлял он дальше. — Я здесь чужой; быть может, и вид у меня странный. Но этот водоворот втянет со временем и меня.
Стемнело еще больше, и вдруг с шумом хлынул холодный дождь. Брэкенбюри спрятался под деревья. Тут он заметил, что стоявший неподалеку извозчик знаком дает ему понять, что он свободен.
Поручик обрадовался благоприятному случаю и махнул извозчику в ответ тросточкой. Тот подал свой кэб, и поручик уселся в лондонскую гондолу.
— Куда прикажете? — спросил извозчик.
— Куда хотите, туда и везите, — ответил Брэкенбюри.
Кэб с изумительной быстротой помчался по дождю среди путаницы отдельных дач, до того похожих одна на другую — с садиком перед каждой, с плохо освещенными улицами, — что Брэкенбюри, сидя в быстро мчавшемся кэбе, скоро совсем перестал понимать, куда его везут. Одно время ему казалось, что извозчик просто забавляется и катает его себе вокруг одного небольшого квартала, но этому противоречила быстрота езды: извозчик, очевидно, спешил куда-нибудь, имея вполне определенную цель. Поручику вспомнились рассказы о том, как в Лондоне завозят приезжих в разные дурные притоны. Вдруг этот извозчик принадлежит к какому-нибудь разбойничьему товариществу? Вдруг его этак же завезут куда- нибудь и убьют? Такая мысль должна была явиться сама собой, когда кэб вдруг быстро завернул за угол и подкатил к садовым воротам дачи, от которых шла к дому длинная и широкая аллея. Дом был великолепно освещен. В это время от ворот отъезжал другой извозчичий кэб, и Брэкенбюри мог видеть, как какого-то господина впускали в главный подъезд и как его встречали ливрейные лакеи. Поручик очень удивился, что его кэб остановился возле самого дома, но приписал это простой случайности и преспокойно остался сидеть в экипаже, продолжая курить. Но вот открылась форточка вверху кэба, и извозчик сказал:
— Приехали, сэр!
— Приехали? — переспросил Брэкенбюри. — Куда приехали?
— Вы сами же изволили сказать: «Куда хотите, туда и везите», — со смехом отвечал кэбмен. — Вот я вас и привез.
Брэкенбюри удивился, что у извозчика такой приятный и вежливый голос; он вспомнил необычайную резвость его лошади и теперь, кроме того, обратил внимание на роскошную отделку экипажа. Таких извозчичьих кэбов не бывает.
— Я попрошу вас объяснить мне, что это значит, — сказал поручик. — С какой стати вам вздумалось высаживать меня на дождь и среди грязи? Я полагаю, любезный, что сначала следовало спросить меня самого, захочу ли я?
— Я вас и спрашиваю, — отвечал извозчик, — и когда я объясню вам все, то я наперед уверен, судя по вашей наружности, что вы захотите. В этом доме собирается джентльменская компания. Я хорошенько не знаю, что за человек здешний хозяин: новичок ли он в Лондоне, не имеющий никого знакомых, или просто чудак, потакающий собственным своим прихотям, но только он меня нанял с тем, чтобы я подхватывал и привозил к нему джентльменов, одетых в вечерние костюмы, в особенности военных офицеров. Вам стоит только войти и сказать, что вас пригласил мистер Моррис.
— Это вы — мистер Моррис? — осведомился поручик.
— О, нет! — отвечал кэбмен. — Мистер Моррис — хозяин этого дома.
— Не совсем заурядный способ собирать к себе гостей, — сказал Брэкенбюри. — Впрочем, отчего чудаку не почудачить немного, если это ни для кого не обидно. А скажите, если я отклоню приглашение мистера Морриса, тогда как?
— В таком случае мне приказано отвезти вас на то место, где я вас посадил, — отвечал извозчик, — и до полуночи высматривать других подходящих особ. Мистер Моррис говорит, что те, кому такое приключение не по вкусу, в гости ему не годятся.
Эти слова заставили поручика решиться.
— Вот и приключение, — подумал он, сходя с извозчика. — В общем, мне недолго пришлось дожидаться.
Выйдя из кэба у ворот, причем едва нашел место, где ступить на тротуар, он стал рыться в карманах, чтобы заплатить за езду, но кэб уже успел сейчас же отъехать и помчался по-прежнему сломя голову. Брэкенбюри крикнул извозчику, но тот не обратил никакого внимания и продолжал мчаться. Но голос поручика услыхали в доме; дверь подъезда опять отворилась, пропустив в сад целый поток света, и к поручику навстречу выбежал лакей, неся для него зонтик.
— Извозчику заплачено, — учтиво объяснил лакей, — не извольте беспокоиться.
И он повел Брэкенбюри сначала по садовой дорожке, а потом по ступеням крыльца.
В передней несколько других лакеев приняли от него палку, шляпу, пальто, дали ему билет с номером и вежливо повели по лестнице, убранной тропическими цветами. Величественный дворецкий спросил его фамилию, проводил его в гостиную и громогласно доложил: «Поручик Брэкенбюри Рич».
Навстречу гостю вышел стройный и удивительно красивый молодой человек, приветствуя его вежливо и радушно. Сотни свечей из самого лучшего воска заливали светом всю комнату, пропитанную, как и антре, ароматом редких и красивых цветущих растений. Открытый буфет был уставлен аппетитными блюдами. Многочисленные лакеи сновали по гостиной, разнося фрукты и бокалы с шампанским. Гостей было счетом шестнадцать человек — все мужчины, только что вышедшие из ранней молодости и, за немногими исключениями, очень представительные и элегантные. Они разбились на две группы: одна толпилась у рулетки, а другая у стола, на котором играли в баккара.
— Очевидно, я попал в какой-нибудь частный игорный дом, — подумал Брэкенбюри, — и извозчик был просто зазыватель.
Он бегло окидывал глазами всю обстановку и делал свои выводы, а хозяин все держал его за руку. Но вот он снова взглянул на хозяина.
При вторичном осмотре наружность мистера Морриса произвела на поручика еще более благоприятное впечатление. Непринужденное изящество его манер, любезность, благородство, мужество, просвечивавшие во всех его чертах, — все это плохо согласовалось с предубеждениями поручика против хозяина игорного ада. Общий тон мистера Морриса обличал в нем человека с положением в обществе и с большими достоинствами. Брэкенбюри почувствовал внезапно сильное влечение к своему собеседнику, и хотя сам бранил себя за свою слабость, однако никак не мог этого влечения в себе подавить.
— Я много о вас слышал, поручик Рич, — сказал мистер Моррис, понижая голос, — и очень рад, что случай познакомил меня с вами. Ваша наружность вполне соответствует той репутации, которую вы составили себе в Индии, и если вы пожелаете забыть на некоторое время необычайность вашего появления здесь, то я буду считать, что вы оказали мне этим, во-первых, большую честь, а во-вторых, доставили истинное удовольствие. Человека, не испугавшегося варварской конницы, — прибавил он со смехом — едва ли может испугать нарушение этикета, хотя бы и довольно серьезное.
Он подвел поручика к открытому буфету и предложил ему чего-нибудь выпить и закусить.
— Ей-богу, он очень мил и интересен, — думал про себя поручик, — с ним так приятно себя чувствуешь.
Они выпили шампанского, которое оказалось превосходным, и, заметив, что все курят, он сам также достал из портсигара манилью и закурил. С сигарой во рту подошел он к столу с рулеткой и некоторое время постоял около него, с улыбкой глядя на играющих. На досуге он имел возможность заметить, что все гости без исключения состояли под неусыпным наблюдением. Мистер Моррис переходил от одного к другому, как самый внимательный и любезный хозяин, но в то же время в каждого зорко вглядывался, и ни один гость не мог избегнуть его пытливого взгляда. Брэкенбюри начал сомневаться, действительно ли это игорный притон: так все было по-домашнему. Он следил за всеми движениями мистера Морриса; хотя тот и улыбался все время, но Брэкенбюри замечал под этой маской серьезную тревогу и озабоченность. Гости
