— Быть может, вы будете столь любезны и представите меня вон той молодой особе, что стоит под галереей оркестра.
Я сразу узнал в ней предмет страсти молодого Рональда, барышню в розовом, которую я видел на вечере у мистера Робби; только сейчас она была в яблочно-зеленом туалете.
— Мисс Макбин? Мисс Камилле Макбин? Охотно. Однако вы проявляете отменный вкус, сэр. Благоволите следовать за мною.
Он подвел меня к мисс Камилле и представил. Она отвечала на мой поклон игривым движением плеч и, в свою очередь, представила меня своей матушке, чопорной усатой даме в черном платье и черном чепце, украшенном маками.
— Разумеется, всякий, кто друг мистеру Робби... — проворковала миссис Макбин, любезно склонив голову. — Камилла, посмотри, дорогая, приехали сэр Уильям и леди Фрейзер... Да, она в сиреневой тафте! Как ей к лицу эта брильянтовая диадема! Нынче они что-то рано. Так вот, я и говорю, мистер...
— Дьюси.
— Ах да, конечно. Так вот, я и говорю, всякий, кто друг мистеру Робби... Мы с ним знакомы с незапамятных времен... Ах, если бы вам удалось отучить его от холостяцких привычек! Вы надолго в Эдинбург?
— Боюсь, что мне завтра же придется уехать, сударыня.
— Надеюсь, вы видели всех наших львов? И замок тоже? Ах, достопримечательности Лондона! Нет, нет, не качайте головой, мистер Дьюси, уж я-то никогда не ошибусь, всегда отличу истинного лондонца. Впрочем, и мы тут в Эдинбурге не такие уж провинциалы, поверите ли, мы ничуть не отстаем от века. Камилла, посмотри, дорогая, эта мисс Скраймгур отделала свое платье из китайского крепа теми самыми лентами, которые мы видели вчера в новой лавке, — черный шелк с перламутровой кромкой; на подоле широкие, по шесть пенсов ярд, а вокруг лифа — по три пенса три фартинга. Скажите, мистер Дьюси, правда ли, что в Лондоне и в Бате отделка лентами — последний крик моды в этом году?
Но тут загремел оркестр, и я увлек Камиллу на середину залы — впрочем, она ничуть не сопротивлялась. Когда танец окончился, дамы любезно похвалили мое умение танцевать и покорно дали увести себя к чайному столу. Теперь поминутно прибывали новые гости, и у дверей залы лакей выкрикивал одно имя за другим, но то, которое я жаждал услышать, еще не было названо. Флора, конечно, приедет, и, конечно, никто из ее провожатых, будь то родня или добровольный страж, не ожидает увидеть здесь меня. Время шло, и я вынужден был препроводить мать и дочь Макбин на их места под галереей.
— Миссис Гилкрист, мисс Флора Гилкрист, мистер Рональд Гилкрист! Мистер Робби! Майор Артур Шевеникс!
Первое имя ошеломило меня, как выстрел, я вскочил и замер. Но едва лишь было выкрикнуто последнее имя, я покинул мать и дочь там, где они бросили якорь, и ринулся в атаку. Надо было видеть в ту минуту лица вновь прибывших! Флора вспыхнула, и с уст ее сорвался премилый возглас удивления. Мистер Робби взял понюшку табаку. Рональд покраснел, а майор Шевеникс побледнел. Только неустрашимая миссис Гилкрист и бровью не повела.
— Как прикажете это понимать? — грозно вопросила она, останавливаясь и разглядывая меня через лорнет в золотой оправе.
— Можете считать это попыткой оттеснить противника, сударыня, — отвечал я, бросив взгляд на майора.
— Миссис Гилкрист, — начал тот, — надеюсь, вы не станете...
Но я не дал ему договорить.
— С каких это пор, сударыня, доблестный майор стал поверенным вашего семейства вместо мистера Робби?
Миссис Гилкрист только хмыкнула. Само по себе это прозвучало не столь успокоительно. Но при этом она оборотилась к мистеру Робби.
— Дражайшая миссис Гилкрист, — сказал тот в ответ на ее вопросительный взгляд. — Сей весьма неразумный молодой человек, по-видимому, сжег все свои корабли, и его, кажется, ничуть не тревожит, что это героическое пламя обжигает и наши пальцы. Впрочем, как ваш семейный поверенный, — он произнес эти слова с ударением, и я сразу понял, что они с Шевениксом, этим непрошеным советчиком, друг друга терпеть не могут, — я не советовал бы вам затягивать сию сцену в присутствии такого множества свидетелей. Не угодно ли вам сыграть в карты, сударыня?
Миссис Гилкрист оперлась на его руку, и они величественно удалились, оставив с нами пунцового и мрачного Рональда и бледного, но непреклонного майора.
— Шесть минус четыре — остается два, — сказал я, без лишних слов предложил Флоре руку и увлек ее прочь от молчащих вражеских батарей.
— А теперь, дорогая, — сказал я, когда мы нашли два свободных стула в укромном уголке, — прошу вас, ведите себя так, будто мы — встретились впервые или хотя бы всего второй раз в жизни. Раскройте веер — вот так. Слушайте: мой кузен Ален тут, в Эдинбурге, он остановился в отеле Дамрека. Нет, не опускайте веер.
Флора послушно подняла веер повыше, ее маленькая ручка дрожала.
— Это еще далеко не все. Он привез с собою сыщиков, и в эту самую минуту они, верно, рыщут по всему городу, разыскивая меня.
— А вы медлите и показываетесь здесь, на балу, где столько народу! Это — просто безумие! Ну почему вы так безрассудны, Энн?
— Да потому, что я ужасно сглупил, дорогая. Я вложил все, что у меня оставалось, в банк на Джорджстрит, а за этим банком следят. Без денег мне на юг не пробраться. Вот я и стал искать вас, чтобы попросить вернуть мне те деньги, которые вы были так добры взять на сохранение. Приезжаю в «Лебяжье гнездо» и вижу: вас стережет майор Шевеникс, да еще с помощью зверя по кличке Таузер. Кстати, я его, наверно, убил. Если он и в самом деле отправился к своим четвероногим праотцам, то, возможно, преданный майор вскоре составит ему там компанию. Этот господин начинает мне не в меру надоедать.
Веер бессильно опустился; уронив руки на колени, Флора жалобно глядела на меня, и в ее прекрасных глазах я увидел море сожаления и раскаяния.
— А я-то как раз сегодня впервые за все время с ними рассталась! Я одевалась на бал, сняла их с себя и заперла дома. Ох, я вас обманула, я недостойна вашего доверия!
— Не печальтесь, любовь моя, надеюсь, еще ничего не потеряно. Когда вы воротитесь нынче домой, суньте их незаметно в какой-нибудь тайник, ну, скажем, в дальнем конце сада, в самом углу у стены.
— Обождите, мне надобно подумать. — Она снова закрылась веером и задумалась, глаза ее потемнели. — Знаете холм при дороге неподалеку от «Лебяжьего гнезда»? У него, кажется, нет никакого названия, но мы с Рональдом еще в детстве прозвали его Рыбья спина, — по его хребту тянется еловая рощица, совсем как плавник. На восточном его склоне есть заброшенная каменоломня. Я постараюсь встретить вас там поутру в восемь часов и принесу деньги.
— Но зачем вам подвергать себя такой опасности?
— Прошу вас, Энн, умоляю, позвольте и мне сделать хоть что-нибудь! Ежели бы вы знали, каково это — сидеть дома сложа руки в то время, как самый... самый дорогой...
— Виконт Сент-Ив!
Имя это прозвучало, как удар набатного колокола, и заглушило робкий голос Флоры. Рональд, который разговаривал с мисс Макбин совсем близко от нас, круто обернулся, потом вновь медленно поворотился ко мне: в лице его была оторопь. Скрыться не оставалось времени. И до карточной комнаты и до той, где пили чай, надобно было пройти с десяток шагов на виду у всех. Мы сидели как раз против входной двери, и там уже стоял с моноклем в глазу мой ненавистный кузен, разряженный, расфуфыренный, и от него так и разило помадой и дурным вкусом. Он в тот же миг нас увидел, поворотился на каблуках, сказал два слова кому-то в прихожей, вновь оборотился и направился к нам с видом напыщенным и вместе развязным, еле скрывая злорадство. Я встал ему навстречу. Флора тихонько ахнула.
— Добрый вечер, кузен! Я узнал из газет, что вы осчастливили Эдинбург своим присутствием, — сказал я.
— Да, я остановился у Дамрека, но вы, дорогой Энн, еще не доставили мне удовольствия своим
