Лаулесс, увы! мертвецки пьяный разгуливал по дому, отыскивая уголок, где мог бы проспаться после очередного возлияния. Дик приходил в ярость в глубине души. Шпион сначала испугался, но убедясь, что имеет дело с пьяным, с быстротой, напоминавшей кошку, выскользнул из комнаты и исчез из глаз Ричарда.
Что было делать? Если он потеряет из виду Лаулесса, он бессилен составить какой бы то ни было план спасти Джоанну. Если же он решится обратиться теперь к пьяному бродяге, — шпион может быть вблизи и вызвать самые роковые последствия.
Однако Дик все же решился на последний риск. Выйдя из-за занавеса, он встал на пороге комнаты с поднятой рукой. Лаулесс багровый, с налитыми кровью глазами подходил неровными шагами все ближе и ближе. Наконец он смутно разглядел своего командира и, несмотря на грозные сигналы Дика, немедленно громко приветствовал его по имени.
Дик бросился на пьяницу и принялся яростно трясти его.
— Скотина! — прошипел он. — Скотина, а не человек! Быть таким безумным. Да это пьянство хуже настоящей измены!
Но Лаулесс только смеялся и шатался, стараясь похлопать по спине молодого Шельтона.
Как раз в это мгновение тонкий слух Дика уловил шорох за драпировкой. Он кинулся по направлению звука, и через мгновение кусок драпировки был оторван, и Дик и шпион барахтались в его складках. Они катались, стараясь ухватить друг друга за горло, безмолвные в своем смертельном бешенстве. Ткань мешала им. Но Дик был гораздо сильнее, и вскоре шпион лежал поверженным под его коленом; удар длинного кинжала лишил его жизни.
ГЛАВА III
Мертвый шпион
Во время бешеной, короткой схватки Лаулесс беспомощно смотрел на боровшихся и даже тогда, когда Дик, встав на ноги, со странным вниманием прислушивался к отдаленному шуму в двух остальных этажах дома, старый бродяга продолжал качаться, словно куст от порыва ветра, и бессмысленно смотрел в лицо мертвецу.
— Хорошо, что нас не слышали, — наконец проговорил Дик, — хвала святым! Но что я буду делать с этим бедным шпионом? По крайней мере возьму мою кисть из его сумки.
Сказав это, Дик открыл сумку; там он нашел несколько монет, свою кисть и письмо, адресованное лорду Уэнслейделю и запечатанное печатью лорда Шорби. Это имя пробудило воспоминания Дика, он сейчас же сломал восковую печать и прочел содержание письма. Оно было коротко, но, к восторгу Дика, содержало явные доказательства, что лорд Шорби изменнически вел переписку с Йоркским домом.
Молодой человек всегда носил с собой рог с чернилами и другие письменные принадлежности и потому, встав на колено рядом с трупом мертвого шпиона, мог написать на клочке бумаги следующие слова:
Он положил бумагу на грудь трупа. Тогда Лаулесс, который смотрел на действия Дика с некоторыми проблесками возвращающегося сознания, внезапно вынул из-под одежды черную стрелу и приколол ею письмо к трупу. При виде этого неуважения, почти жестокости к мертвецу, крик ужаса сорвался с уст молодого Шельтона, но старый бродяга только рассмеялся.
— Ну, я хочу поддержать честь моего ордена, — икая, проговорил он. — Моим веселым молодцам должна быть отдана эта честь, брат. — Потом он, закрыв глаза и открыв рот, прогремел страшным голосом:
— Молчи, олух! — крикнул Дик и сильно толкнул его к стене. — И пойми, если может что-нибудь понять человек, в котором больше вина, чем ума, — пойми и, именем Пресвятой Девы Марии, убирайся из этого дома — если ты останешься здесь, то не только ты будешь повешен, а и я! Итак, на ноги! Скорее, не то клянусь мессой, я могу забыть, что в некоторых отношениях я — твой начальник, а в другом — должник! Ступай!
Ложный монах начал понемногу приходить в себя, а звук голоса Дика, блеск его глаз запечатлели в
— Клянусь мессой, — крикнул Лаулесс, — если я не нужен, то могу уйти, — и он, шатаясь, прошел по коридору и стал спускаться с лестницы, придерживаясь стены.
Как только он исчез из виду, Дик вернулся в свое убежище, решив посмотреть, что произойдет дальше. Ум говорил ему, что следовало уйти, но любовь и любопытство пересилили.
Время медленно тянулось для молодого человека, продолжавшего стоять за занавесом. Огонь в комнате потухал, лампа горела слабо и чадила. А между тем все еще не было разговора о возвращении кого-либо из обитателей верхних этажей дома; снизу все еще доносился слабый шум и болтовня ужинавших, а город Шорби с обеих сторон дома по-прежнему лежал безмолвно под густо падавшим снегом.
Наконец к лестнице стали приближаться шаги, послышались голоса; некоторые из гостей сэра Даниэля вошли на площадку и, повернув в коридор, увидели разорванную драпировку и труп шпиона.
Кто бросился вперед, кто назад; поднялся громкий крик.
Услыхав этот крик, гости, солдаты, дамы, слуги, одним словом, все обитатели большого дома стали сбегаться со всех сторон, присоединяя свои голоса к общему смятению.
Скоро толпа раздалась, пропустив самого сэра Даниэля, явившегося в сопровождении завтрашнего жениха, милорда Шорби.
— Милорд, — сказал сэр Даниэль, — не говорил ли я вам об этой подлой «Черной Стреле»? Вот вам и доказательство! Вот она торчит тут и, клянусь распятием, кум, на груди человека, который носил ваши цвета или украл их!
— Это действительно мой слуга, — ответил лорд Шорби, отшатываясь. — Желал бы я, чтобы у меня было побольше таких слуг. Он был ловок как гончая, и скрытен как крот.
— В самом деле, кум? — спросил резко сэр Даниэль. — А что он приходил вынюхивать так высоко в моем бедном доме? Но больше он уже не станет нюхать.
— Потрудитесь посмотреть, сэр Даниэль, — сказал кто-то из присутствовавших, — тут у него на груди приколота бумага, на которой написано что-то.
— Дайте мне стрелу и все остальное, — сказал рыцарь. Взяв в руки стрелу, он некоторое время рассматривал в угрюмом молчании.
— Да, — сказал он, обращаясь к лорду Шорби, — это ненависть преследует меня по пятам. Эта
