ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Какой-то кошмар!» — сказала Карлотта…
При других обстоятельствах Андреани, пожалуй, приветствовал бы появление охранников. Когда рядом с тобой, чуть ли не у тебя в комнате — разве картонную перегородку можно назвать стеной? — живет рабочий, ты волей-неволей узнаешь, что он собою представляет, а следовательно, узнаешь, что собою представляют и все рабочие. «Карлотта, до чего они грубы!.. Послушать их только… Они напиваются, а потом… Да разве это люди? И наверняка все они коммунисты… Им мало того, что они сами испорчены, они хотят, чтоб и все были такими же, как они. Всех хотят ввергнуть в это позорище. Всех уравнять, снизить до своего уровня…»
Однако позавчера, когда докеры переселились в пустующее здание школы, Андреани заколебался. Как им поступить, чтобы не уронить своего достоинства?.. Последовать за людьми, которых они презирают, или же остаться в трущобе, по-прежнему жить в темной норе, как кроты?
— Надо бы посмотреть, — говорила Карлотта.
Андреани сопротивлялся до самого вечера, приводя все менее и менее веские доводы. Под конец он сказал, что уже поздно: зимой быстро темнеет, надо было за это взяться днем. Если бы их предупредили заранее… «Но рабочим наплевать на нас. Мы не из их среды».
Ночью старики не сомкнули глаз. Андреани уже сожалел, что не решился на переезд хотя бы и вечером. «Даже лучше в темноте — по крайней мере скрыли бы от посторонних глаз свою жалкую рухлядь. Ничего не скажешь, дошли мы с Карлоттой до крайней нищеты…»
— Квартира много значит, — говорила Карлотта. — Вспомни нашу виллу. Если бы мы сейчас жили там, даже при нашем теперешнем безденежье, у нас была бы совсем другая жизнь.
В те короткие мгновенья, когда Карлотте удавалось задремать, ей уже снилось, что она переехала…
Но с наступлением утра у стариков опять пропала решимость. Даже если бы здание школы не было оцеплено, вряд ли они отважились бы предпринять что-нибудь для осуществления своей ночной мечты. Кордон охранников послужил оправданием этой робости в их собственных глазах: не они виноваты, им помешали выполнить смелый план…
Вдобавок рано утром пришел Ламбер с женой, и оба были очень расстроены.
— Андреани, нам грозят большие неприятности!
— По какому случаю?
— В префектуре скажут, что отвечает за все комитет защиты. С минуты на минуту могут прислать жандармов…
— Неужели, Эрнест?
— Ламбер, вы рассуждаете как ребенок.
А впрочем… Ламбер, пожалуй, прав. Ведь оба они вошли в этот комитет защиты, значит, что там ни говори, оба несут ответственность…
— Тем более, что я лично, — продолжал Эрнест, — противник таких насильственных методов. Это уже не самозащита, а нападение. Тут могут быть большие неприятности!..
В глубине души он боялся не только жандармов, но и того, что теперь комитет защиты ничего не будет делать для охраны его домика — ведь рабочие уже переселились из бараков.
— Мне не метод претит, — сказал Андреани. — Отчего бы в этом здании не поселиться людям? Хотя оно заслуживает жильцов получше. В чем несчастье? Сверху ничего не желают организовать, и вот командуют подонки. Вот в чем беда! Даже доброе дело они переворачивают на свой лад. Сплошной беспорядок. Произвол. Кто поспел, тот и съел, а мы… — и он обвел глазами свою убогую комнату.
— Почему вы назвали их подонками? — спросила Леа, вспоминая Гиттона. — Мне кажется, нельзя их всех валить в одну кучу.
Все же вечером Андреани решился отправиться к Анри. Разумеется, такой шаг мог быть вызван только очень серьезной причиной. В самом деле, что он знал об этом Анри Леруа? Ничего. И, конечно, понятия не имел, что Анри Леруа занимается политикой, является какой-то фигурой в местной организации коммунистической партии. Но вот что случилось: с час тому назад Андреани увидел автомобиль, который остановился на дороге, довольно далеко от их лачуги. Погасли фары, из машины вылез какой-то человек и направился к бараку. Андреани разглядел его только тогда, когда этот человек подошел к двери. Он узнал комиссара полиции. У Андреани мелькнули одновременно две мысли. Первая мысль: «Это что еще за номер?», а вторая: «Конец! Это за мной!» Сердце у него готово было выскочить, старческие ноги подкосились, и он слабо вскрикнул: «Карлотта!»
Но комиссар постучался к соседям.
— Карлотта, как ты думаешь, — прошептал Андреани, — он пришел из-за комитета?
Карлотта в ответ показала на перегородку: давай подслушаем. Правильно, раз в жизни — не преступление. Да и полиция не частное дело, значит, ничего секретного не может быть. Кроме того, разговор, наверно, и их касается. Хорошо, что они еще не зажигали лампу. Иначе соседи увидели бы их тени сквозь широкие щели между досок, заклеенные тонкими обоями. А сейчас, наоборот, из соседней комнаты падает слабый свет и освещает Андреани и Карлотту. Прильнув к перегородке, они стоят лицом к лицу, глядя друг другу в глаза.
Разговор шел вовсе не о комитете защиты. Однако старики продолжали подслушивать: после того, что они услышали вначале, они чувствовали себя обязанными узнать все до конца. За перегородкой старались говорить тихо, и о многом можно было только догадываться, но Карлотта и Андреани разобрали почти все.
— Ты знаешь таких на складе, которые не прочь… не прочь навредить американцам?
— А что?
— Ты мне ответь.
— Такие есть. И не один… Хотеть-то они хотят, а только…
— Кто? Говори!
— Опять за старое?.. Они же ничего не сделали, оставьте их в покое!
— А может, мне хочется им подсобить…
— В чем?
— Ты заметил? Сегодня там складывали ящики и бочки с горючим… почти у самого здания — ну, у того здания, которое они заняли… Завтра еще подвезут. Если кому-нибудь придет в голову взорвать все это… Я для такого парня могу тебе дать все, что нужно…
— Это уж слишком. Чем больше запутываюсь… тем больше вы от меня требуете… Осточертело мне! А зачем все это?
Андреани ничего не мог понять. Комиссар — против американцев! И вот до чего довела его ненависть!
— Нет, это уж слишком! — продолжал Декуан. — Здание так близко… Могут пострадать люди…
Комиссар ничего не ответил.
— В конце концов, вы хватили через край! — сказала жена Декуана.
— Заткнись! — крикнул Декуан.
Комиссар молчал. Старики расслышали шелест бумаги. «Сердце-то как бьется! — подумал Андреани. — И оно тоже стареет, начинает давать осечку, останавливается…»
— Вы мне ее вернете? — спросил вдруг Декуан срывающимся голосом.
— Возможно… После…
— Это свинство! — сказала жена Декуана.
— Заткнись!
На этот раз на нее заорал комиссар.
— Если бы я знал, ни за что бы не подписал эту бумажку. Каких-нибудь два месяца… Лучше бы я отсидел!
