разе... Так и есть — он руками работает, а голову не наклоняет, смотрит мне в спину. Осторожный. А если прыгнуть? Спиной вперёд далеко не прыгнешь, да и на ослеп. К тому же именно сейчас он настороже, тоже понимает, что момент вроде бы для меня удобный. Но мы на такое не купимся, у нас подход другой. В нашем деле всё решает внезапность. Поэтому и действовать надо именно тогда, когда всё идёт «как обычно» и никаких «подлянок» не ожидается. Он этого, может, и не знает, слишком молод. Так мы его научим».
— Gesicht an wand![9] — прикрикнул немец и, что-то сердито пробурчав (Смага уловил лишь несколько раз повторенное слово «швайн»), открыл люк.
«Ну, а теперь как? Стволом тыкает мне в правый бок, а сам по ту сторону крышки сдвинулся влево... Молоток, фриц... опять мы по диагонали, а между нами открытая крышка. Приказывает взять лестницу... сделаю вид, что не понимаю. Он жестами показывает, классную пантомиму сыграл... А если я тебя сейчас этой лестницей? Достану? Достану! Но она лёгонькая... да и замахнуться не удастся. Даже если ударю, удар слабый будет. А если ткнуть, как копьём? О! Это другое дело, можно и насквозь! Но он это тоже понимает, начеку, холера. Дуло мне в грудь... и не дрожит. Место правильно выбрал: и я далеко, и ребят внизу видно. Если кто-то надумает оттуда быстренько по стремянке выскочить, то опять-таки к нему спиной. Да по- быстрому и не выпрыгнуть. Об этом он, видимо, не беспокоится... Погоди, погоди! Опускаю лестницу. Спокойно. Кажись, неплохая мысль наклюнулась. Плохо только, что караулка рядом...»
— Ох, братцы, едва задницу не отморозил! Где же знаменитая немецкая любовь к тёплым клозетам?
23
24
Когда по их расчётам наступила глубокая ночь и все свободные от службы немцы должны были спать, как и положено нормальным людям, Василий Крапович сделал резкий выдох и, хлопнув по спине сначала Чёрного, а затем — Смагу, сказал: «Давай!» Смага сцепил за спиной пальцы в замок и немного присел, а Крапович начал медленно взбираться ему на плечи. Ботинки остались без шнурков, из-за чего не удавалось чётко зафиксировать стопу. Оба они не были акробатами, и все их умения исчерпывались несколькими часами занятий в спецшколе. К тому же Смага был высок, худ и потому не годился для опорного. Гораздо больше для этой роли подходил Чёрный, но у него была такая задача, с которой никто бы больше не справился. Крапович же был невысоким, крепким, по-кошачьему ловким, — лучшей кандидатуры для работы наверху не сыскать. Поэтому функцию опорного пришлось взять на себя Смаге.
Исходили из двух обстоятельств: первое — часового нужно было во что бы то ни стало захватить врасплох, иначе их попытка провалится, второе — караулка находилась за тонкими дверями, и любая суматоха привлечёт внимание. Грохот створок люка караульная смена услышит обязательно, а дальше всё должно быть «как обычно» — неторопливые шаги, скупые негромкие окрики на немецком...
Они решили захватить часового на первой же секунде, тогда, когда он начнёт поднимать дверцу: он не будет готов к сюрпризу, ведь для тех, кто сидит в холодной яме на трёхметровой глубине, часовой недосягаем, тогда как они — перед глазами в полной его власти. Они любят ощущать себя богами- громовержцами. Как же, сверхлюди... Из своего фронтового опыта парни знали, что в ближнем бою обычно побеждает тот, кто сверху, кто врывается в окопы и направляет свою ярость на тех, кто там, внизу. Почему так? Может, потому, что сверху виднее?..
Лишь когда немец опустит лестницу, а пленный выберется наверх и станет вровень с ним, лишь тогда часовой будет в боевой готовности, настороженный и напряжённый. Секунд через сорок.
