«...Что-то нервишки у них зашалили... По=правде говоря, нам бы тоже пулемёт не помешал, шмайсером я их отсюда не достану...»
Смага опять махнул рукой и, максимально ускорив шаг, стараясь выйти вперёд и заслонить собой сержанта, надрывно прогорланил:
— Мы натолкнулись на них у охотничьего домика! Они убили Шнайдера... Он там... мы привезли его тело...
Зольдбух Бодо Шнайдера вместе с жетонами и солдатскими книжками трёх его товарищей лежали в кармане Смаги. Он надеялся, что знакомые немцам фамилии собьют их с толку, и это на время отстрочит решительные действия с их стороны.
Немцы на минуту заколебались, прислушиваясь к едва слышному сквозь ветер голосу Смаги. Четыре пары чужих глаз продолжали следить за каждым движением пришельцев.
«Но почему же они не стреляют? Ведь давно уже поняли, что мы не те, за кого себя выдаём, они уже «срисовали» нас, как птенчиков. И шлёпнуть нас на этом бильярдном столе — раз плюнуть... Почему?»
Окно на чердаке оставалось закрытым.
Один из тех, что стояли у входа, шагнул к двери, засунул голову внутрь, но не вошёл, а, наверное, что-то прокричал тем, кто там был. Почти сразу оттуда вышел ещё один, и они вдвоем зашагали навстречу прибывшим.
«Этого нам только не хватало», — с досадой подумал Смага, глядя на немцев, шедших им навстречу.
Он, продолжая приветливо махать руками, перешёл на бег, словно побуждая немцев идти быстрее и в то же время пытаясь встретиться с ними в точке, максимально отдалённой от причала и ближайшей к домику.
«Зашибись! Теперь те придурки не смогут открыть огонь, не рискуя попасть в своих».
Очевидно, эта радость отразилась в его глазах, потому что настороженность на лицах немцев как-то смягчилась, а движения стали спокойнее.
— Я — капрал Фестерлинг... Мы встретились с вашими возле охотничьего домика... Они остались там... А Шнайдера мы привезли, — кричал Смага.
Расстояние до станции сокращалось. Но столь же неумолимо оно сокращалась между Смагой и шедшими навстречу. Чёрный немного поотстал.
Прошли почти сотню метров. Но тут створка слухового окошка на чердаке медленно дрогнула и распахнулась. За ней — вторая, обнажив хищную черноту бойницы, в которой угадывалось дуло.
«Всё! Вот он, сволочь, хоботом водит...»
— А «советам» мы вставили перо в задницу, — горланил он, стараясь не сфальшивить от ощущения противной слабости где-то под коленками.
Он почувствовал, как по спине побежали струйки пота.
До немцев оставалось каких-то двадцать метров, когда шедший слева, внезапно остановился, придержал товарища и что-то быстро и злобно прокричал. После чего выпустил в них полмагазина. Почти в упор. Просто в лица. Как он разгадал, что перед ним враги, или, может, он знал в лицо своих камрадов? В следующее мгновение вместе с товарищем он упал на снег, сражённый огнём Смагинского автомата.
Рефлексы Смаги сработали безукоризненно. Он умел «качать маятник», и едва немец остановился, мгновенно бросил напрягшееся тело влево, и очередь его автомата встретилась с очередью немца. Вторую очередь, длинную, щедрую, он направил на стоявших у входа. О пулемете, оголившем своё жало, он не забывал ни на миг, но сначала надо было обезвредить тех, у входа. Двое сразу же легли у дверей, а третий юркнул за угол и вскоре ответил такой же длинной очередью.
— Вот сволочь, — ругнулся Смага, — не достал...
Следом зычно и звонко затарахтел с чердака крупнокалиберный.
— Работаю по чердаку! — прокричал Смага и откатился влево.
Немец вёл заградительный огонь, отсекая их от дома.
«... Гранату бы, — мысленно процедил Чёрный, выпуская короткие очереди и перекатываясь через спину. — Связка — для дизеля. А так... Чем ты его заткнешь, кукишем?..»
Чёрный смотрел на все эти приборы, будки, мачты, назначения которых он не знал и знать не хотел, поскольку его целью был сарайчик. Укромный, с двумя небольшими окошками, он притягивал к себе взгляд сержанта, залёгшего на расстоянии ста метров от него. В сарайчике был дизель. Его надо взорвать, тем самым лишив фашистов электроэнергии, дальней связи и прочих благ. Он нащупал связку гранат, увесисто оттягивавшую ремень на правом боку. Она сковывала движения, а ведь его ожидал нелёгкий путь под огнём. Бесконечно долгий путь... «Сколько ещё? Метров хотя бы с полста... Нет, бросок будет один, значит, надо наверняка... Метров с двадцати». Он ещё раз всё оглядел перед собой, наметил возможные укрытия, прикинул время и расстояния. Боковым зрением видел, как слева Смага пытается добраться до удобной ниши на небольшом клочке морены, а пулеметные очереди метут снег с небольших бугорков в двух метрах от его головы.
Чёрный попробовал доползти до неглубокой впадины, видневшейся за три метра впереди. Но для этого надо было преодолеть небольшой холмик. На нём он был беззащитен. Совсем... Откатился...
— У нас нервы крепкие, — бормотал он для самоуспокоения.
Напрягшись, он пытался просчитать подходящий для броска миг: «Сейчас... Ближе, долго нельзя... Они втянут нас в затяжную перестрелку, тогда — кранты...»
Немцы могли сыпануть в двери и рассредоточиться вокруг станции. Тогда шансов пробиться и выиграть этот бой у них не останется... «Смага, молодец, отвлёк... Ну... Вот, теперь моя очередь... На-а! На тебе!..»
Он видел, как брызнули осколки оконного стекла. Пулемет смолк. Его пули кучно легли вокруг окна и на какое-то время ослепили пулемётчика.
«И мы им, чёртову отродью, показали!.. Ещё вперёд... сюда...»
Тишина снова взорвалась дробным стуком. Поправил сбитую набекрень шапку. В сознании запечатлелась каждая деталь: глубокая чернота окна, серое дуло пулемёта, едва заметное в полумраке, немец, копошащийся за углом. Смага, который почему-то начал перемещаться вправо...
Пулемёт опять замолк, но теперь пауза была нарочитой, Чёрный не верил ей. «Нельзя ему, сукиному сыну, верить... Нас не обдуришь».
Снова ударила струя свинца. Чёрный лихорадочно заелозил, стараясь уберечься от огня и в то же время выискивая глазами укрытие.
Короткая очередь оборвалась, поскольку Чёрный откатился влево, и пули не достигли его. Он сразу метнулся вперёд и вправо — опять опередив фашиста. Следующая очередь просвистела, обдав холодным воздухом, но пули не зацепили его, попав туда, откуда он выбрался секунду назад.
«Ох, и погонял меня, сволочь этакая... такие выкрутасы заставляет вытворять... Ну что, поймал?!»
Взбешённый пулеметчик сменил тактику. Он бил теперь непрерывно, не жалея патронов. Чёрный лежал за угловатым холмиком припорошенного снегом гранита. Пули секли и дробили камень, угрожая разнести его в прах, каменное крошево брызгало во все стороны.
«Ну, и лупит, собака!..»
Камень трескался и крошился. Пулемётчик пытался раздробить гранит, защищавший полтавчанина. Это уже было похоже на расстрел.
Вот теперь всё завертелось по-настоящему. Чёрный падал, поднимался, кувыркался пологим склоном. Порой ему казалось, что земля становится дыбом и летит на него, лицо залепляло снегом, из носа текла кровь, на зубах скрипела каменная крошка.
Наконец он добрался до какой-то канавы и с разбега влетел в неё. Не переведя дух, всадил длинную очередь по фронтону здания. Пулеметчику это не повредило, но Черный не смутился. Его стрельба была не столько на поражение, сколько ради собственного спокойствия.
Автомат прирос к телу, как ещё одна рука. Дуло сизое, окисленное, потёртое, с едким запахом железа и пороха. Внезапно он почувствовал нечто схожее на нежность к своему оружию. Здоровенная связка гранат, жёстко давившая на рёбра, вернула его к реальности.
«Вот зараза, все бока отдавила... Сколько ж мне ещё тут с этим гансом валандаться? Ого! Да теперь
