продолжать.
— А вы уверены, что это красные, Айхлер?
— Судя по некоторым косвенным признакам. Прямых доказательств нет. За двое суток они немного потрепали нам нервы, но провидение было на нашей стороне. Метель вымотала их, и было безумием атаковать нас при таких обстоятельствах.
— Ладно. Подробности позже. Обеспечьте встречу через тридцать минут. Надеюсь выпить с вами кружку горячего пунша. Как, гауптман?
Но Айхлеру не суждено было произнести заключительные фразы и закончить разговор традиционным «конец связи», потому что рядовой Фердинанд Альфертс резко оттолкнул Сиротина и истошно вереща «здесь крас-ны-е!» прыгнул к передатчику. Движение его был неожиданным и стремительным, он обрушил на голову Айхлера мощный хук слева, пытаясь завладеть микрофоном.
В висок он не попал, кулак скользнул по затылку гауптмана, однако этого оказалось достаточно, чтобы лезвие кинжала глубоко вошло в шею. Заливая Байду кровью, Айхлер свалился ему под ноги. Но поднять микрофон рядовой Альфертс не успел — Байда врезал ему промеж глаз так, что сдалось, будто они слышат хруст черепа. Белый, как полотно, Бегель почему-то потянул руки вверх. Второй пленный застыл, боясь пошевелиться.
Микрофон тревожно захлёбывался:
— Бегель! Бегель! Что у вас случилось? Что случилось? Байда медленно крутил ручку настройки, уходя с волны.
67
«Сбавили обороты... Легли в дрейф. Растерялись?..» Старшина отвёл бинокль от глаз и вопросительно посмотрел на Щерба. Тот молчал, продолжая наблюдать.
«Если нам сейчас удастся поводить их за нос, то не всё ещё потеряно. Когда же прибудет наша подлодка? Кабы знать... Точного времени они не назвали. Тянуть время... Где Байда?»
— Придётся принимать бой... — Байда коротко доложил, и теперь слово было за Щербом.
«Фленсбург» прибавил обороты и пошёл к фиорду.
«Ого! В решительности их капитану не откажешь. Через двадцать минут они будут на побережье. Исчезнуть? Не сможем. Затеряться в скалах? Успеем? Да. Но... Кто-то должен прикрывать. Остаться и прикрывать! Как оно будет дальше — неизвестно, но «добычу» мы сохраним. Как она зовётся? «Ретсель»? «Загадка», чтоб её... Тогда придётся ожидать второго захода лодки. Она придёт через двенадцать суток. Кроме Фомича, никто эту «Ретсель» не допрёт. Раз. Документация? Байда её захватил, ему и дальше за ней присматривать. Два. Нужен третий. Сиротин? Пацану ещё жить и жить. Вот и трое. Уйдут в скалы, ищи после метели в четверг... Стало быть... Моя очередь? Остаться и прикрывать. Выходит, так, Павел. Сколько раз посылал в пекло других, так было надо... Теперь твоя очередь. Всё. Мы с Джафаром прикроем».
— Джафар! Бери пулемёт, который на чердаке, патронов побольше и перебирайся туда, где у них дизель был. Там хорошую позицию можно устроить. На морозе, правда... Зато простор для манёвра. А я с другой стороны дома устроюсь. Они за пять минут из него дуршлаг сделают. Все гранаты собрать и — поровну. Быстрее! Остальным приказываю! — он сделал паузу, словно не решаясь перевернуть последнюю страницу.
Трое измученных, помятых в стычках бойцов смотрели на него со спокойствием людей, знающих свою судьбу и не ожидающих от неё ничего хорошего. Щербо продолжил голосом, исключавшим любые пререкания.
— Пополнить боезапас. Распределить груз. Лукашевич — машину, Байда и Сиротин — баулы. Отходить на северо-восток, к скалам. Время подхода нашей подлодки неизвестно. Следующий заход будет через двенадцать суток. А через шесть часов здесь будут наши тяжёлые бомбардировщики. Перепашут весь ледник и следа не останется, — он смолк.
— В общем, действовать по обстановке, без оглядки на нас. Машина и бумаги должны попасть в Центр! Мы с Джафаром прикрываем. Отходить через «задний двор», в тени. На сборы — десять минут. Пленных ликвидировать. Всё.
Секунды три стояли неподвижно. Потом старший лейтенант Байда хотел было что-то сказать, но Щербо, отметая любые возражения, отрубил:
— Я сказал — «всё»! Выполнять! — и подошёл к окну. Байда начал медленно укладывать в пустой подсумок запасные магазины.
— Я сам, — поспешно отозвался Сиротин. — Я сам, — твёрдо повторил он.
— На обратном пути прихвати баулы, они на псарне. А ты, Фомич, давай машину к выходу и ракетницы взять не забудь, и быстрее, быстрее! — распорядился Байда.
— Держись, сынок. Вам тоже скучать не придётся. А останемся живы — не разминёмся, — Сиротин стоял перед Щербом, не в состоянии ни пошевелиться, ни слова вымолвить.
Старшина Лукашевич надвинулся сбоку. Они молча коротко обнялись. Старшина хотел что-то сказать: «Ну, вот и...» — и словно запнулся за пересохший язык.
Байда как-то отчуждённо протянул жёсткую ладонь, потом тяжело вздохнул и припал к плечу Щерба. В его груди что-то всхлипнуло. Отпустил Щерба и начал поспешно надевать лыжи.
Они налегли на палки и стали медленно отдаляться.
Щербо достал трубку. Разжигал, потом тягостно затягивался. Нежданной болью в висках и пальцах рук отозвались удары сердца. «Не обманывай себя. Шансов нет. Нет!.. — повторил он твёрдо, будто высек надпись на могильной плите. И почувствовал облегчение. Посмотрел на чёрные тучи. — Успеют ли наши бомбёры?..»
68
Когда до причала осталось не более полусотни метров, на палубе «Фленсбурга» появилась первая группа десантников. Джафар выискивал в прицел своей снайперки офицера, но все они спрятались в бронированной рубке, и он терпеливо ожидал, когда на палубе покажется командир десантной группы.
Устроившись за каменной глыбой и не выпуская трубку изо рта, Щербо тоже наблюдал за приближением судна. Он был спокоен. Не хотелось ни думать, ни двигаться, тело было как чужое. Предвкушение боя не возбуждало его, одна лишь мысль крутилась в голове: «Мы своё сделали. Как сумели...»
Домик метеостанции опустел. Трое «по завязку» нагруженных бойцов оставили его пять минут назад, и теперь их навьюченные спины отдалялись и отдалялись. Они двигались с предельно возможной скоростью в сторону мрачного скального массива. Белые муравьишки на фоне чёрного камня. Ещё пять минут, и исчезнут. Но...
Густой морозный воздух содрогнулся от мощного взрыва, больно ударившего по ушным перепонкам. Все трое обернулись.
— Торпеда! — воскликнул старшина, разворачивая лыжи. И первым бросился назад.
Казалось, взрыв разорвал собой не только судно, но и пол горизонта. Упругая волна чадного воздуха ударила в лицо, заставила покачнуться. Мощный грохот они ощутили всем нутром, в горле сразу пересохло.
Судно переломилось пополам. Его носовая часть мгновенно ушла под воду. Около бортов клокотала вода, вытесняемая кренящейся стальной глыбой, остававшейся на поверхности. Корма задралась, обнажив винт и руль, а с наклонившейся палубы сползали к борту шлюпки и, разрывая леера и кромсая фальшборт, с грохотом срывались в воду. Вокруг ширилось пятно мазута, из затопленных отсеков с шипением вырывался воздух, и казалось, что судно хрипит в агонии. Спустя мгновение вторая половина того, что минуту назад было кораблём, погрузилась в пучину, увлекая за собой всё, что было рядом: плотики,
