Ядзя Урбанович легко нашла Пашу Савельеву: адрес дали Медведеву еще осенью прибившиеся к отряду трое пленных. Спасенные Пашей ребята ничего не знали о принадлежности Паши к подпольной организации. Но уверяли командира, что эта девушка и ее подруги могут оказать партизанам немалую услугу.
Узнав, что Ядзя партизанка, Паша крепко обняла ее и долго смотрела, как на какое-то чудо.
— Когда я слышу о том, как партизаны расправляются с фашистами, мне кажется, что это необыкновенные люди! — сгорая от восторга, шептала Паша. — Не то что мы тут...
Паша, устроив Ядзе надежные документы, оставила ее у себя. А на следующий день встретила в парке Виктора и рассказала о ней. Измайлов так долго и подробно расспрашивал о Ядзе, что Паша вспылила:
— Ну чего ты! Мне не веришь? Нутром чувствую, что она своя. Ты бы увидел и тоже поверил...
— Видишь ли, Паша, — пе обращая внимания на вспышку Савельевой, спокойно продолжал Измайлов. — Мы почти все время будем ходить по острию ножа. Это так. Но мы не имеем права порезаться.
— Я согласна. Только же бывает, что сразу поверишь в человека и не ошибешься.
— Ты права, — кивнул Виктор. — Но! — он поднял палец. — Доверие и доверчивость — разные понятия.
— Да, ты прав. Нельзя, конечно, так сразу раскрываться перед незнакомыми, — согласилась Паша и виновато улыбнулась. — Ладно. Убедил. А что же делать? И упускать-то ее жалко. С партизанами-то связь надо устанавливать.
— Вот и начнем. Только не прямо в лоб... Передай пока ей адрес ветеринара.
— Баранчука? — удивилась Паша. — Разве и он с нами?
— Если и не с нами, то за нас. Он сам ходил в лес,
но партизаны его попросили пока остаться в городе, — мол, там ты нам пригодишься больше, пришлем связного. Но этот отряд перебрался на другое место. А Баранчук все ждет связного.
— Ну так, конечно, лучше, — согласилась Паша, = Тут и мы их проверим, не только они нас.
* * *
Получив ценную информацию, Марфа Ильинична и Ядзя отправились в обратный путь. На «маяке» их уже ждали партизаны Павел Банацкий, Семен Еленец, Зигмунд Котиевский и Ростислав.
Стоявший часовым у дома Ростислав первым увидел приближавшихся на подводе мать и Ядзю. Как только повозка поравнялась с ним, он, счастливый, бросился в объятия матери.
— Устали, мама?
— Ничего, сыночек, вам не легче. Что в отряде? Как наши?
— Все живы, здоровы, ждут вас. — Ростислав обратился к Ядзе: — Соскучилась?
— Очень. — Девушка сняла с каштановых волос косынку, стряхнула с нее пыль и легко спрыгнула с подводы.
Возница, он же хозяин конспиративной квартиры, распряг вспотевших лошадей, бросил им охапку сена и вошел в дом. Все вместе пообедали. А вечером партизаны попрощались с хлебосольными хозяевами.
Хутора и села обходили со всеми предосторожностями: по непроторенным дорожкам, через кустарники и заросшие болота. На вторые сутки добрались до села Гута-Степанская. Отсюда — по прямой дороге — до районного центра Степень оставалось всего двенадцать километров.
Над землей уже подымалось теплое весеннее утро, когда набрели на хутор, стоявший вдали от села. С северной стороны к нему клином примыкали вспаханные, еще не засеянные поля. Узенькая, чуть заметная дорожка вилась через поле. Облюбовав обнесенный низким забором домик, Павел Банацкий решил расположить в нем разведчиц на отдых.
Пожилой мужчина выглянул в окно. Увидев вооруженных людей, он не решился выйти из дому. Банацкий заметил его нерешительность и подошел ближе.
— Хотим поесть, за продукты заплатим. — В доказательство вынул из кармана немецкую десятку и потряс ею в воздухе. Тогда хозяин открыл дверь.
Маленькое тощее лицо Петра Авраамовича Загоруйко выражало скорбное недоумение, смешанное с глубокой тревогой. Он хорошо усвоил истину: недоглядишь оком — заплатишь боком. Поэтому несколько мгновений оставался неподвижным. Исподлобья смотрел на Банацкого, стараясь понять, кто он: красный партизан или бендеровец. Наконец пригласил хриплым голосом:
— Заходи!
Еленец остался с хозяином, а Банацкий пошел в лес за остальными. Кругом было безлюдно, дремлющий покой нарушался только шагами Павла. Неожиданно он заметил человека, притаившегося за стволом дерева.
— Руки вверх! — скомандовал Павел незнакомцу.
Тот осмотрелся и, скривив в безвинной улыбке тонкие белые губы, спокойно поднял руки. К месту происшествия поспешил Ростислав.
Задержанный оказался жителем хутора Островки — Иваном Грищенко. В разговоре он то и дело подчеркивал свою неприязнь к фашистам. Рассказывал, что только отодвинулся фронт, он собрал в этих местах бросовое оружие. Об этом узнала жандармерия, и ею арестовали. Из тюрьмы удалось бежать, и сейчас он вынужден скрываться. Чтобы убедиться в правдивости этого рассказа, партизаны привели Ивана Грищенко в дом Загоруйко.
— Земляком вашим назвался, — показал Банацкий рукой на Грищенко. — Знаете?
— Знаем, — двусмысленно ответил Загоруйко. — Из наших краев. Это так...
А про себя подумал: «Разве скажешь правду? Расстреляют, подлюку, дети сиротами останутся».
— Значит, не обманывает?
Загоруйко нерешительно мотнул головой.
Вначале партизаны намеревались оставить задержанного под охраной до вечера, но передумали и позволили ему принести спрятанное им оружие.
— Мигом туда и обратно, — ответил Грищенко.
На пороге показалась шустрая девочка с тугой черной косой.
— Вот моя старшая, — с нежностью глядя на дочку, сказал Загоруйко. — Аптося, постели гостям.
Девочка убежала и тут же вернулась с охапкой соломы и приветливо зазвала партизан.
В дом зашла вся группа. Позавтракали, расстелили на полу солому и улеглись на отдых. Установили закрытый пост. Первым нес вахту у двери Банацкий.
Резкий визг неожиданно нарушил тишину. Распахнулась калитка, и тут же в двери показалась девочка с черной косой.
Немцы! Спасайтесь! — закричала она во весь голос и исчезла.
Партизаны с оружием в руках выскочили во двор. Дом окружали жандармы и полицейские. Семен Еленец и Зигмунд Котиевский залегли и открыли по фашистам огонь. С другой стороны отбивались от наседавших жандармов Павел Банацкий и Ростислав.
— Мама! Ядзя! — крикнул во весь голос Ростислав показавшимся на пороге женщинам. — Бегите в лес, быстрее...
Марфа Ильинична и Ядзя проворно пролезли через пролом в заборе и, пригибаясь, побежали к скирде соломы, стоявшей у леса. Частыми автоматными очередями партизаны прикрывали их отход.
Вдруг автомат Еленца умолк. Котиевский крикнул, что друга убили, и тут же сам повалился, сраженный пулей. Оставшись вдвоем, Павел и Ростислав стали отходить за дом. Тогда часть гитлеровцев перенесла огонь на беглянок.
Марфа Ильинична, бежавшая по открытому полю, изнемогала, силы покидали ее. Она сняла на бегу пальто и кинула его Ядзе.
— Легче мне так... а главное... ты знаешь, воротник...
Но что это? Разгоряченная ладонь Марфы Ильиничны судорожно вырвалась из Ядзиной руки.
— Родная моя, ну продержись еще немного, — наклонилась к упавшей Ядзя. Но тут же все поняла.
Припав к земле рядом с убитой, Ядзя увидела, что пуля пробила голову Марфы Ильиничны, с седых волос горячей струей текла кровь. Бросив прощальный взгляд на безмолвно лежавшую женщину, Ядзя быстро побежала в лес. Надо было во что бы то ни стало спасти документы, за которые партизанская мать
