Он сделал паузу, чтобы посмотреть, оценила ли Ориан его юмор. Улыбка молодой женщины вдохновила его на продолжение.
— Далее — министр экономики и финансов Марк Пено с супругой. Ее прозйали «великой среброносицей», так как она велела окантовать серебром все дверные и оконные рамы в своих личных апартаментах в Берси. Пено, он попроще. Посмотрите на его поношенный костюм, у него не нашлось ничего лучше. А вот жена его, я уверен, продолжала бы сверкать, даже если бы погасли все люстры.
Ориан искренне смеялась. Она не дотронулась до сыров, но почувствовала, как у нее просыпается аппетит при виде пралине с засахаренными персиками в вине. Бокалы снова были наполнены шампанским, но она лишь пригубила. Советник последовал ее примеру, потом продолжил представление.
— Слева от президента — почетный гость этого вечера, Жером Бертийяк, министр транспорта. В переговорах он новичок, хотя и имеет диплом Национальной школы управления. В молодости увлекался театром, что научило его говорить убедительно. Рядом с ним — военный министр Робер Менар. Я вот все думаю — не будет ли у него такого ошеломленного вида в случае войны? Подальше — несколько заместителей министров: торговли, культуры, по делам молодежи. Главная честь для них — быть замеченными президентом. Но президента окружает и так слишком много лиц, и он точно не знает, кто есть кто из этих гидов, которые никогда не присутствуют на заседаниях Совета министров. Отсюда и различные недоразумения, трения, обидчивость…
При малейшей возможности эти неименитые силятся блеснуть, рассказывая занимательные истории и анекдоты. Цель одна: рассмешить президента и заставить его вслух произнести фамилию остроумного незнакомца.
— А кто там, на краю президентского стола, его лицо плохо различимо?
— Рядом с красавицей Перванш Перье?
— Тот, кто курит длинную сигару, поглядывая в потолок.
— Ах, этого я упустил. Это министр промышленности, Пьер Дандьё. У него такой вид потому, что он смертельно скучает и ждет только одного: чтобы президент положил свою салфетку на стол, что служит знаком окончания приема.
— Он не любит празднества?
— Только те, которые устраивают другие. Его приемы да улице Гренель пользуются большим успехом. Они роскошны. На них приглашается множество красивых женщин… вроде вас, — рискнул добавить советник.
Ориан порозовела и поблагодарила его, подняв свой бокал с шампанским.
Когда глава государства дал сигнал к окончанию приема, гости встали и не спеша направились в холл, где разобрали свои плащи, заканчивая беседу на ступенях Елисейского дворца. Двор был ярко освещен. На часах стояли республиканские гвардейцы. Шел второй час ночи. Ориан, приехавшая на такси, пошла к выходу, на какое-то время остановилась, разглядывая расходившихся гостей. Она почти последней сошла с крыльца, уже установили стальной прут — это означало, что проезд машин отныне запрещен. Ориан шла по улице Фобур-Сент-Оноре, в голове шумело от этого удивительного вечера. Не потому, что она была очень впечатлительной. Просто в последние годы ей не так часто удавалось хотя бы на несколько часов забыть о своих изнурительных досье. В ее жизни было мало событий. В голове Ориан вертелись слова песенки Джонни: «Я забыл жить…» И вдруг она почувствовала, что что-то в ней зашевелилось, задышало, она ощущала внутри себя любовь, она чувствовала, что начинает жить.
Когда Ориан садилась в такси, со стороны площади Согласия показался мотоцикл. Ее сердце едва не разорвалось. На этот раз это был он — ее рыцарь. Как узнал он, что она ужинала в Елисейском дворце? Позже он ей, конечно, скажет, а пока попросил лишь покрепче держаться за его талию.
47
Свет просочился в спальню, выходившую окнами во двор. Ориан открыла один глаз и перевернулась на бок: еще не было восьми. Она задвинула двойную штору, чтобы в спальне стало темнее. Эдди спал в нескольких сантиметрах от нее, лежа на животе и засунув руки под подушку. Она обратила внимание, что во сне лицо его было моложе. Они страстно предавались любви и заснули умиротворенными и счастливыми. Эдди вздохнул. Ориан покрыла его спину поцелуями, легкими прикосновениями влажных губ, и Ладзано, широко открыв глаза, смотрел на нее и улыбался. Никогда еще Ориан не испытывала такого полного наслаждения. Тело этого крепкого и чувственного мужчины, вытянувшееся под ней, было неисчерпаемым источником эмоций, которые наэлектризовывал и ее, заставляя дрожать. Они вновь погрузились в сон.
Колокола на православной церкви звонили к полуденной воскресной службе. Они встали. С улицы доносились редкие звуки, приглушенные двойными стеклами. Ладзано первым занял ванную комнату. Готовя фруктовые соки, кофе и тосты, Ориан слышала, как льется вода. Она подумала об ощущении, испытанном ею в день, когда Давид, сын Александра и Изабеллы Леклерк, оставался у нее на сутки. Вспоминала она и о невообразимом смятении, охватившем ее при мысли об одиночестве женщины, обреченной каждый день просыпаться в одиночестве, о повседневных, ничего не значащих движениях, о тоскливых и молчаливых завтраках, оживляемых лишь радио или телевизором. Когда Ладзано вышел из ванной комнаты с криком: «Я голоден, как волк!» — у Ориан на глазах выступили слезы счастья.
Они устроились в кухне, лицом к лицу; она улыбалась, а он смотрел на нее с нежной серьезностью.
— Надо бы рассказать тебе о документах, найденных у Артюра, — начал он, словно желая избавиться от непосильной тяжести, прежде чем погрузиться в прекрасный уик-энд, который он запланировал провести с ней. — Лучше уж поговорить сейчас, потому что потом ты быстро соберешь сумку и мы уедем в мой дом на острове Ре.
— Остров Ре! — воскликнула Ориан. — Ты мне никогда не говорил о нем! Я считала тебя средиземноморцем.
Ладзано кивнул:
— Да, по отцу. А матушка родилась близ маяка Бален, со стороны Арс-ан-Ре. Я сохранил семейный дом, простенький домик, какие бывают в Шаранте: два этажа, белые стены, нежно-голубые ставни, штокрозы в саду и море рядом. Уверен, тебе понравится. Но все же покончим с этими бумагами.
— Ты прав, — одобрила Ориан, которая уже мысленно мчалась к солнцу и этому острову в Атлантике, о котором она часто слышала.
— Не надейся, что найдешь в документах имена убийц твоих друзсй. Речь в них об очень важных деталях, несомненно, доказывающих коррупцию некоторых ответственных французских экономистов и политиков, связавшихся с бирманскими властями и президентской канцелярией Габона, плюс несколько посредников, фамилии которых пока не ясны. Все ясно, но при этом зашифровано. Деловые взаимоотношения ясно просматриваются в движениях капиталов, траекторию точно определил Леклерк, вплоть до номерных счетов главных действующих лиц высокого полета. Ты не удивишься, узнав, что наш друг Орсони по уши увяз в этих незаконных операциях. Остается узнать назначение многочисленных фирм-прикрытий, извлекающих прибыль от переводов огромных денежных сумм с одного счета на другой, идущих либо из Рангуна, либо из Либревиля. Пока я уверен в одном: «Агев», хозяином которого является Орсони, — это пустышка, пустая яичная скорлупа. Суммы, поступающие на его счета, оседают в налоговом рае от Науру до Панамы, проходя через Люксембург, Монако и остров Мэн. Потом эти деньги распыляются по счетам частных лиц и фирм. Их следы — на предвыборных подписных листах.
— А ты в курсе, как это делается? — беспокойно спросила Ориан.
Лицо Ладзано помрачнело.
— Это мне известно давно, уже лет двадцать. Мне просто не хватало доказательств. А сейчас они у меня есть, правда не все. Но я не в состоянии все расшифровать. Однако даже с тем, что у нас есть, можно упечь Орсони пожизненно. И тем не менее не он меня интересует.
Ориан пристально посмотрела на него:
— Кто же тогда? Политик, стоящий за ним и дергающий его за ниточки?
