– А-а, маленький человек? – слабеющим голосом выговорил Мастодонт, и все поплыло у него перед глазами. – Очень интересная личность… Это… это он тогда… на серпантине… завалил… это человек… Льда…
Гавана подскочил как ужаленный.
– Что-о-о-о? – закричал он. – Это он завалил на серпантине Льда? Откуда ты знаешь? Откуда? Подожди! Не надо! В ад ты еще успеешь!.. Не…
Мастодонт смотрел на него обессмыслившимися, стекленеющими глазами и оседал по стене. В тот самый момент, когда он говорил про «ад» и про «успеешь», Большой Маст умер. Гавана знал, как и куда наносить удар…
На вопли Гаваны в купе заглянул проводник и остолбенел при виде Мастодонта, на светлом пиджаке которого расплывалось огромное кровавое пятно. Он охнул, и тотчас же Гавана, выдернув нож из тела Большого Маста, попытался было дотянуться и до случайного свидетеля. К счастью для себя, проводник оказался проворным. Он отделался неглубоко пропоротым плечом и, вереща, помчался по вагону. Гавана вылетел вслед за ним и, отбросив окровавленный нож, опрометью бросился к тамбуру. Он выскочил из вагона, расталкивая пассажиров с баулами, сумками, саквояжами, и уже на перроне натолкнулся на двух вооруженных милиционеров. Гатагов оскалил зубы. С кончиков его пальцев капала кровь Мастодонта. Что- то первородно-дикое было в этом небритом, окровавленном, весело скалящемся человеке. Что-то первобытное и страшное. Он только успел чуть присесть, как для прыжка, как сотрудник угро вырвал из кобуры пистолет и дважды выстрелил ему в сердце.
6.
– Здравия желаю, товарищ майор!
– Уже подполковник… Кто это говорит?
– С очередным, товарищ подполковник! Это Каледин.
– Илюха? Ты в Москве? Ну, порадовал! А я наводил справки – тебя вроде посадили…
– Было дело. Треху впаяли.
– За что?
– Ну, было бы за что, двадцать пять дали бы. А так – отсидел, и на свободу с чистой совестью.
– Вот и отлично. Заходи ко мне! Кстати… а откуда ты знаешь мой телефон?
– Ну как же, в прошлом году в Калуге случайно столкнулись, разве не помнишь? Ты тогда еще спешил, времени только парой фраз перекинуться было.
– Ну да, помню, конечно… Да. Молодец, что позвонил. Если что, и остановишься, может?
– Я подумаю. А что, не боязно уголовников на постой пускать? Что скажут соседи, если что?
– Мои соседи по квартире, – отчетливо сказал подполковник Санаев, – тыловые крысы и шкуры. Меня их мнение не интересует. А своего боевого товарища, пусть он хоть трижды судимый, я всегда рад видеть. Ты откуда звонишь?
– Да с Киевского вокзала пока. Я не один, со мной двое друзей.
– Друзей? – переспросил бывший командир Каледина. В его голосе прозвучало что-то вроде подозрения, но он тут же отбросил это постыдное сомнение: – Ну конечно! И друзей приму.
– А говоришь, не боишься вписывать уголовников, Васильич, – усмехнулся Лед. – Да ладно, одного ты знаешь, подполковник, – Ванька Снежин, снайпер из твоей роты.
– А-а, Сугроб? – обрадовался Санаев. – Рад, рад буду повидать курилку! Чем он сейчас занят? Не с нар, надеюсь?
– Нет, он пока не удосужился… А второй – я тебе про него рассказывал, ученый-археолог.
– А, это тот, который хотел раскапывать какого-то там древнего царя?
– Тамерлана. Он самый.
– Ну, приятно поговорить с образованным и культурным человеком, – ухмыльнулся подполковник Санаев. – Ладно, приходи. У меня для тебя будет сюрприз, кстати. Не знаю, приятный или не особо, но уж примешь как данность. Жизнь – она штука веселая и неожиданная.
– Это точно, – сказал Каледин и вдруг вспомнил затопленную баржу в порту Ванино и ледяные огни прожекторов, слепящих и выжигающих глаза. – Ладно. К вечеру будем. Можешь уже бежать за водкой.
– У меня и так есть…
Санаев жил в центре, на Сретенке, в огромной коммунальной квартире, и занимал тут две комнаты. Каледин, Снежин и Вишневецкий застали его в момент подготовки к визиту гостей: он нарезал огурчики, гремел банками с тушенкой и жарил на сале картошку. При появлении Льда и его спутников соседка Санаева, огромная толстая бабища с заплывшими глазками, удалилась в свою комнату, покачивая глыбистыми бедрами.
– Ого! – сказал Илья. – Вот это Аврора! В смысле – крейсер, а не греческая богиня чего-то там…
– Утренней зари, – ввинтил неисправимый Вишневецкий. – Только римская, греческий аналог – Эос.
– Да и черт с ней! Ну, здравствуй, командир! Вот как привелось свидеться, – широко шагнул к подполковнику Каледин, и они от души, размашисто обнялись.
– Теперь я, – скромно подсказал Снежин.
– Здорово, сержант! А ты и не изменился, Ванька. И глаз так же щуришь. Что, не сбился прицел с фронтовых-то времен?
Перед глазами Снежина всплыл крымский серпантин, горящий «Опель Кадет» и человек, пытающийся выбраться из него. И бывший снайпер ответил коротко и решительно:
– Нет!
– А это твой историк? Здравствуйте, Борис Леонидо… Леонидович?
– Совершенно верно.
– У меня у жены есть один знакомый Борис Леонидович. Он тоже человек культурный – поэт. Даже книжку со стихами жене подарил; я полистал, ничего не понял – муть какая-то. Вот «Землянка» – другое дело: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти – четыре шага-а-а…» – звучным баритоном пропел подполковник Санаев.
– А ты женился, командир? Ты ж вроде холостой ходил.
– Да еще в сорок шестом… Ладно, пойдем в комнату, все по порядку расскажу!
– У меня тоже рассказов хватит.
– Главное, чтобы водки хватило, товарищ подполковник, – заметил непьющий Снежин. – А когда ж вам присвоили очередное воинское?.. Я вот вас капитаном помню.
– Да что ты меня по званию? Геннадий меня зовут, если запамятовал. А для стеснительных могу отчество назвать: Васильевич я.
Уселись. Разлили, чокнулись, выпили. Только после третьего тоста, поднятого молча за погибших друзей, разговор стал входить в более интенсивную колею. Санаев разгорячился, снял рубашку, оставшись в одной майке, и предложил сделать то же гостям, на что Каледин заметил:
– Да охота тебе на мои блатные наколки глазеть, Васильич? На войне, что ль, не нагляделся на этот уголовный иконостас? Так он еще и пополнился. Вспоминать противно. А вот придется.
– Невеселые разговоры ведешь, Илья. Приказываю отставить хандру! Приехал, понимаешь, в гости к своему боевому командиру – и не весел? Ну? Приказываю улыбнуться!
Каледин проговорил:
– Не хочу кривить душой, подполковник. Не очень тянет улыбаться, хотя тебя, конечно, видеть очень рад. Дело в том, что я приехал в Москву, чтобы достать одного гада. И так получается, что увидеть своих старых друзей – не выбирался в столицу, а вот увидеть одного еще более старого врага – выехал. Ничего, что я такое говорю?
– Да нет, – сказал Санаев. – Если б ты обходился без вот таких штучек, ты не Калединым был бы, а так… А что за гад? Могу чем-то помочь?
