заупрямилась бабушка.
Совместными усилиями им кое-как удалось уговорить ее отсрочить мероприятие и перейти в дом. Алла Львовна поставила на плиту чайник, стала накрывать на стол. Захар Петрович присел на лавку рядом с бабушкой, открыл папку и вытащил фотографию статуэтки «Дочь кузнеца»:
– Вот, бабуля, глянь, ты рассказывала, что в детстве была знакома с каким-то скульптором, который делал скульптуры в стиле соцреализма. Не твоего ли знакомого эта работа?
– Ой, сейчас, подожди, очки надену. – Лизавета Сергеевна щурилась на фотографию, подносила ее то ближе к себе, то дальше, потом встала, разыскала на серванте очки, водрузила на переносицу и пригляделась к изображению уже внимательнее. Вдруг в лице ее произошла перемена, глаза наполнились слезами. Схватившись за сердце, она застонала и согнулась.
– Что такое? – подскочил к ней следователь, подозревая, что у бабушки сердечный приступ. Мать уже стояла рядом со стаканом воды.
– Со мной все в порядке, – тихо проговорила Лизавета Сергеевна, взяв из рук дочери стакан. Антонов усадил ее на лавку и, успокоившись немного, бабушка начала:
– Эту статуэтку сделал друг папы, скульптор. Папа сказал моей бабушке, что спрятал в эту статуэтку сокровище для меня, чтобы мы ни в чем не нуждались. Потом его друг пропал, и мы не знали, что произошло. Сказали, что его вроде бы арестовали. Не знаю, что там было за сокровище, но, наверное, что- то ценное. За отцом тогда все гонялись – и милиция, и бандиты… Я вот помню его, как будто это все вчера было. Высокий, сильный, красивый, и всегда шутил…
Захар Петрович был ошеломлен. Он силился сказать что-нибудь и не мог. Мысли теснились в голове, налезая одна на другую. Сокровище в статуэтке, которое его прадед хотел передать бабке, – в такое не сразу поверишь. Может, это всего лишь бабушкины фантазии? Шутка ли, человеку уже девяносто два года, в таком возрасте легко и второе пришествие узреть, и летающие тарелки.
– Бабуля, а какое сокровище он туда спрятал? – поинтересовался Антонов. Он мыслил логически – статуэтка маленькая, полость внутри еще меньше, много туда не спрячешь.
– Не знаю, – всхлипнула Лизавета Сергеевна, – он не сказал, но намекнул матери, что только я смогу его получить.
– Что-то уж больно таинственно как-то все, – недоверчиво заметил Захар Петрович.
Сама его профессия заставляла не доверять людям, показаниям и различного рода доказательствам. Он все подвергал тщательной проверке перед тем, как принять. Только крупный бриллиант, спрятанный в статуэтке, мог потянуть на сокровище. Но откуда у прадеда такие вещи?
– Вы мне не верите, думаете, что я спятила, выжила из ума, – всхлипнула бабушка, промокая глаза платочком.
– Нет, конечно же, мы так не думаем, – заверил ее Захар Петрович и осторожно спросил: – А откуда у моего прадеда, простого милиционера, сокровище? И почему ты сказала, что за ним гонялись не только бандиты, но и милиция? Он что, стал «оборотнем»?
Бабушка гордо выпрямилась. Ее голос обрел силу, а глаза сверкнули озорным огоньком:
– Я все придумала, что мой папа был милиционером. Хотела, чтобы вы не повторили его ошибок. Он был самым ловким в городе «медвежатником» по кличке Лапа. Я участвовала в его последнем деле. Папа ограбил одного барыгу, который держал воровской «общак», поэтому сокровище у него имелось – это точно.
В комнате воцарилось гробовое молчание. Следователь как стоял, так и сел на лавку с открытым ртом. Глаза матери округлились, руки взметнулись к груди, будто она собиралась закричать. Немая сцена. Одна бабушка торжествовала и упивалась моментом. Она смогла доказать, что тоже не лыком шита.
Первым нарушил молчание Захар Петрович. Он прокашлялся и растерянно пролепетал:
– Как же так? Ты мне эти истории в детстве рассказывала, про дедушку-милиционера. Я и в училище МВД из-за этого пошел, чтобы быть как он. А выходит, все это ложь?
– Если бы я тебе правду рассказала, – грустно усмехнулась бабушка, – ты бы проникся блатной романтикой и уже, наверное, по тюрьмам мотался, а так – человеком стал.
– Охренеть, – тихо пробормотал следователь.
– А парни-то действительно крутые, не босота какая, – заметил Стул, глядя на подъехавший серебристый джип.
– Я где-то уже видел эту тачку, – буркнул Кано. Он никак не мог вспомнить, где, и от этого на душе у авторитета стало еще паршивее от нехороших предчувствий. Вдруг это кто-то из ментов или прокуратуры, шишка какая-нибудь? Определенно этот джип маячил где-то в районе областной администрации. Но отступать уже было некуда.
Люди, вышедшие из джипа, мало напоминали чиновников, а больше отморозков. Лишь у одного вид был более-менее представительный. Он и заговорил первым:
– С кем я разговаривал по телефону? Кто главный?
Кано выступил вперед и бросил ледяным тоном:
– Говори со мной.
Краем глаза он видел, как Гранит прикрыл его справа, а Овсянка слева. За спиной, плечом к плечу, стояли Стул, Битюг и водитель, которого все звали Арабом за смуглую кожу, черные волосы и восточную внешность, хотя тот утверждал, что он из донских казаков.
– Где статуэтка? – требовательно спросил Алекс.
– А где деньги? – в свою очередь, поинтересовался Кано. – Покажи, и я покажу товар.
– Я вообще-то первый спросил, – обиженно заметил Алекс.
– А ты меня на «первый-второй» не лови, – резко ответил Кано, – мы не в первом классе. Я сказал, покажи бабки, или сделка отменяется.
– Ладно, – криво улыбнулся Алекс, повернулся и пошел к джипу, шепнув по дороге Пьеру на французском: – Приготовьтесь.
Взяв в машине сумку, он вернулся назад, встал у невидимой линии, разделяющей противоборствующие стороны, и расстегнул «молнию».
Кано увидел пачки тысячерублевых купюр, но ему было невдомек, что это обычные «куклы». Зое всю ночь резала бумагу из толстых журналов по медицине, купленных Алексом в ближайшем киоске, а потом они все вместе упаковывали пачки. Только верхние купюры были настоящие.
– Один вопрос, парни, – хищно улыбнулся Кано, – кто вы такие? Я вас что-то никогда не видел раньше, но тачка знакомая.
– Это не твое дело, кто мы такие, – ухмыльнулся в ответ Алекс, – поверь, тебе лучше не знать этого. А тачку мы у знакомого одолжили, не хотели свои попортить.
«Точно, менты или ФСБ», – подумал про себя Кано. Он хотел остановить бойню, но уже не успел…
Шарль-Анри понял, что настал момент истины. Больше медлить было нельзя. Его рука медленно потянулась к ножу. Он старался не шуметь, но снайпер все же почувствовал его, какое-то шестое чувство подсказало ему обернуться. Стиснув зубы, Шарль-Анри выхватил клинок из ножен и метнул в противника. Лезвие вошло точно в горло. Вражеский снайпер захрипел и повалился на спину, захлебываясь собственной кровью. Однако, даже умирая, он все равно пытался навести на него винтовку и потянулся к спусковому крючку. Шарль-Анри подхватил свою винтовку и одним выстрелом разнес противнику голову. Оружие снайпера сползло из ослабевших рук в траву. Стрелок спокойно оттолкнул дергающееся тело в сторону в болото и занял позицию. Опаздывать нельзя, противники на площадке уже готовились сойтись в смертельной схватке. Установив винтовку и открыв прицел, Шарль-Анри стал целиться в человека, который вел себя как вожак среди русских бандитов. Схватить цель никак не удавалось – мешали его громилы, но терпения и упорства Стрелку было не занимать, и он продолжал ловить момент. Каждая пуля должна попадать в цель – он стремился придерживаться этого девиза.
В процессе прицеливания глаз неизбежно устает, поэтому в целях сбережения остроты зрения для наиболее ответственного момента Шарль-Анри разделял прицеливание на два периода. Во время первого,
