означало «честь имею», – отошел от собеседников…
Какое-то время Огонь-Догановский и Феоктистов молчали, всяк по-своему, очевидно, переживая новость, как это за три дня можно удвоить свои капиталы, практически ничего не делая. Наконец Илья Никифорович произнес, глядя в спину медленно удаляющегося Давыдовского:
– Скажите, вы давно знаете графа?
– Давно, – ответил Огонь-Догановский, внутренне усмехнувшись.
Похоже, «рыбка» заметила наживку и уже заинтересовалась ею. Недалек тот час, когда она решится ее попробовать и… попадется на крючок. Главное теперь было не спугнуть ее!
– И что же он за человек?
– Это человек очень хороший и надежный, – ответил опытный мошенник с некоторой легкой обидой, как будто за этим вопросом скрывалось недоверие к его знакомому.
– А как вы думаете, в какое такое предприятие вкладывает свои деньги граф. Что приносит ему стопроцентную прибыль за столь короткий срок? – с недоумением спросил Феоктистов.
– Не знаю, – признался Огонь-Догановский. – Но мне кажется, не в очень законное.
– Знаете, – посмотрел на Алексея Васильевича мильонщик, – когда ваши вложения удваиваются за три дня, становится неважным, законное ли это предприятие или не очень. Вы согласны?
– М-м, – пожевал губами Огонь-Догановский и ничего не ответил.
На следующий день они снова, как бы случайно, встретились, обедая в «Славянском базаре». Граф был задумчив и, кажется, слегка опечален.
– Что с вами, граф? – поинтересовался Огонь-Догановский, – тревожно поглядывая на своего приятеля. – Вас уже не радуют удачные капиталовложения?
– Радуют, – криво улыбнулся Давыдовский.
– Так в чем дело? – продолжал допытываться Алексей Васильевич.
– Собственно, ни в чем, – попытался уже нормально улыбнуться «граф». Но… на этот раз не получилось.
– Но мы же видим, что вас что-то угнетает, – посмотрел на Феоктистова Огонь-Догановский, как бы приглашая его в союзники.
– Право, это… личное, – не сразу ответил «граф».
– Прошу прощения, – заметил ему на это Огонь-Догановский, – но здесь собрались ваши искренние друзья, и именно в личных делах помощь друзей и является необходимой.
– Да? – все еще не решаясь открыться, спросил Давыдовский.
– Разумеется, – твердо ответил Алексей Васильевич, отправляя в рот тарталетку с икоркой.
– Верно, это дела душевные, – произнес, обращаясь к Алексею Васильевичу, Феоктистов.
– Да? – посмотрел на «графа» Огонь-Догановский.
Давыдовский смущенно отвел взгляд.
– Тогда тем более надлежит искать помощи друзей, – заметил Алексей Васильевич.
– Ну, хорошо, – наконец сдался «граф». – Речь идет о женщине.
– Мы это уже поняли, – усмехнулся в бороду Феоктистов.
– Она замужем, поэтому… поэтому…
Его глаза повлажнели. Не верилось, что такой сильный и мужественный мужчина, как «граф», может быть столь сентиментальным.
– Да говорите же вы наконец! – настоятельно произнес Огонь-Догановский.
– Наше последнее свидание с ней закончилось тем, что она попросила более не искать с ней встреч. Вот уже неделю, – Давыдовский беспомощно глянул на Алексея Васильевича, и в его глазах стояли слезы, – целую неделю я не вижу ее. И это просто невыносимо! Она явно избегает меня, перестала бывать там, где можно встретить меня, да и вообще, похоже, перестала выходить из дома. Нет, – проглотил слезы «граф», – я просто не вынесу этого.
– Так она что, разлюбила вас? – спросил Огонь-Догановский.
– Нет! – с жаром воскликнул «граф». – Она не раз признавалась мне в любви. Просто она порядочная и очень достойная женщина и не хочет причинять боль своему благоверному.
– «Но я другому отдана и буду век ему верна»? – процитировал строки из восьмой главы «Евгения Онегина» Огонь-Догановский. – Так выходит?
– Не смейтесь, прошу вас, – совсем жалостливо посмотрел на Алексея Васильевича «граф». – Это вовсе не смешно…
– Никто и не собирается смеяться, – серьезно и участливо ответил Огонь-Догановский. – Напротив, ваши сердечные переживания мне очень даже знакомы. Однако я считаю, коли вы любите ее и она любит вас, то все же стоит с ней объясниться…
– Но как это сделать, если я лишен возможности видеться с нею? – в безысходной печали спросил Давыдовский.
– Напишите ей записку, – просто ответил Алексей Васильевич. – Где очень убедительно попросите с ней свидание. Возможно, последнее…
– Последнее?! – едва не воскликнул граф в полнейшем отчаянии.
– Ну, вы просто так напишете, что последнее, – пояснил Огонь-Догановский. – Чтобы она, так сказать, прониклась вашими чувствами и пришла…
– Но я не смогу передать ей записку… – отчаянию графа, казалось, не было предела.
– Почему? – удивленно спросил Алексей Васильевич.
– Потому что там меня все знают, – едва не плача ответил Давыдовский. – И прислуга немедленно донесет ее мужу о моем появлении. Будут большие неприятности. А я… Я не могу и не вправе причинять неприятности любимой женщине…
– М-да-а, – протянул Алексей Васильевич и мельком глянул на Феоктистова. – Ну, давайте, мы отнесем вашу записку. – Огонь-Догановский заметил, как мильонщик немного поморщился, и быстро добавил: – Я отнесу.
– Да? – с надеждой спросил «граф».
– Да, – просто ответил Огонь-Догановский.
– И дождетесь ответа?
– Конечно, – пообещал Алексей Васильевич.
О, то, что сейчас происходило за одним из столиков «Славянского базара», было целым спектаклем. С великолепной игрой актеров и превосходной подачей мизансцен. Правда, это был спектакль для одного зрителя – фигуранта-мильонщика Ильи Никифоровича Феоктистова. Но разыгрывался он мастерски…
– Хорошо! Вы меня убедили.
Граф достал из внутреннего кармана сюртука напоминавшую сигару перьевую самопишущую ручку «Waterman», снял колпачок, спросил у гарсона четвертушку бумаги и с четверть часа, забыв про соседей за столиком, составлял любовное послание. Когда наконец оно было написано, он сложил записку вчетверо и протянул Алексею Васильевичу:
– Вот, прошу вас.
– Все будет исполнено в точности, – заверил приятеля Огонь-Догановский. – Можете не сомневаться.
Пообедав, они взяли закрытый экипаж и отправились по адресу, названному Давыдовским:
– Грузинская улица, дом Прибытковых.
– Только к самому дому не подъезжай, – добавил извозчику Огонь-Догановский. – Остановись за пару домов до него.
Когда экипаж остановился, причем так, что сидящие в нем не могли видеть усадьбы Прибытковых, Алексей Васильевич, покряхтывая, вышел и, посмотрев на «графа» и Феоктистова, неторопливо отправился к дому. Дом был небольшой, но аккуратный и ухоженный, с мезонином, вишневым и яблоневым садом и симпатичным заборчиком чугунной ковки вокруг него. Они выбрали его с Давыдовским потому, что там действительно проживала супружеская пара Прибытковых, причем мужу, статскому советнику Ивану Федоровичу Прибыткову, было под шестьдесят, а его супруге, Евдокии Павловне, – двадцать восемь. Это на случай, ежели Феоктистов задумал бы вдруг проверить, кто живет в этом доме.
Оглянувшись на экипаж и убедившись, что наблюдать из него за ним невозможно, Алексей Васильевич
