развернул «любовное послание». Оно было написано столбиком – каждая строчка шла отдельно, – и представляло собой следующее:
Заканчивалась «любовная» записка следующей строкой:
Огонь-Догановский ухмыльнулся подобному посланию, представлявшему таблицу умножения, и спрятал его в карман. Потом, погуляв немного по Грузинской улице, весьма красивой и сплошь заставленной дворянскими особняками, он вернулся. Не успел он усесться на диван экипажа, как его сразу же затормошил Давыдовский.
– Ну, что? Говорите же!
– Я все сделал, – коротко ответил Огонь-Догановский.
– Что, что вы сделали? – сгорал от нетерпения «граф».
– Передал записку, – ответил Алексей Васильевич.
– Вы ее видели? – заерзал на диване «влюбленный». – Вы видели ее?
– Да, она вышла ко мне, – посмотрел на Давыдовского Огонь-Догановский. И добавил: – Она прелестна. Поздравляю вас.
– Правда? Вы находите? – продолжал ерзать на диване «граф».
– Вне всякого сомнения, – ответил Алексей Васильевич.
– Ну, а дальше, что дальше? Рассказывайте! – не унимался «влюбленный граф». – Она прочла записку?
– Прочла, – ответил Огонь-Догановский. – И прочла с превеликим удовольствием.
– И? И что? Что же она ответила?
– Сказала, что придет.
– Она придет! Она придет! – насилу не захлопал в ладоши «граф», и выражение его лица сделалось абсолютно счастливым. – Вы слышали? – обернулся к Феоктистову Давыдовский. – Она придет!
– Поздравляю, – сдержанно сказал мильонщик и невольно улыбнулся.
Ведь те, кто испытывал любовь к женщине, знают, что это такое: увидеться с любимой после вынужденной разлуки.
– Благодарю вас, – горячо ответил Феоктистову Давыдовский. – А вас, – обернулся он к Огонь- Догановскому, – я благодарю вдвойне. Теперь я ваш должник.
– Ну, что вы, – Алексею Васильевичу даже как будто стало неловко. – Я просто оказал вам небольшую услугу…
– Большую! Весьма большую услугу! – воскликнул «граф». – И знаете что?
– Что? – спросил Огонь-Догановский.
– Вы давеча интересовались в Дворянском собрании, как я смог получить прибыль в сто процентов за три дня. Так вот, – с сияющими глазами произнес Давыдовский, – я вам скажу как.
Алексей Васильевич почувствовал, как напрягся сидящий рядом Феоктистов. Рыбка увидела наживку и готова была заглотить ее…
– Как же? – спросил Огонь-Догановский и выразительно посмотрел на Феоктистова. – Может, и нам можно поучаствовать в таком предприятии, которое принесет нам стопроцентную прибыль за три дня?
– Вы не думайте, ваше сиятельство, мы об этом никому не скажем, – тихо промолвил Илья Никифорович.
Это была правда. О деле, которое может приносить столь огромную прибыль за столь баснословно короткий срок, Феоктистов ни за что не поделился бы ни с кем, даже с родной матерью, будь она у него жива. Возможно, даже под дулом пистолета.
– Могила! – вслед за Феоктистовым заверил «графа» Огонь-Догановский и сделался крайне серьезным.
– Знаете… Есть… один человек, который, у которого… – сбивчиво начал Давыдовский и, запнувшись, добавил: – Впрочем, вы сами все узнаете от него самого.
– А вам… не попадет от него? – осторожно поинтересовался Илья Никифорович. Мало ли…
– Н-нет, что вы, – беззаботно отмахнулся от этого вопроса «граф» Давыдовский. Но потом беспечность сменилась легким сомнением: – Ну, может, самую малость…
– Так, может, не стоит рисковать? – спросил Огонь-Догановский. – Мы с Ильей Яковлевичем не хотели бы оказаться в роли людей, причинивших вам неприятность.
– Да какая там неприятность, – не очень решительно произнес «граф». Но через мгновение уже твердо сказал: – Все. Решено. Едемте!
Глава 10
«Вроде он, а вроде и не он», или Подноготная Ленчика
Позицию для наблюдения Розенштейн с трактирщиком заняли недалеко от особняка Долгорукова. Встали так, чтобы хорошо было видно всех, входящих в дом и выходящих из него: смотрели не в щель между оконными шторками коляски, а в полное окно.
Часа два просидели совершенно без толку: никто не входил и не выходил. Ближе к вечеру пришел пожилой импозантный господин с тростью и в цилиндре, которого для себя Розенштейн назвал «Стариком». На немой вопрос помощника полицеймейстера трактирщик отрицательно мотнул головой. Нет, дескать, это «не он».
Когда стемнело, встали еще ближе к дому, дабы иметь возможность в неясном свете уличных фонарей все же разглядеть лица гостей Долгорукова. И разглядели: вторым в дом предполагаемого главаря шайки вошел высокий статный господин весьма мужественной наружности с повадками «его сиятельства». Николай Людвигович так и назвал его для себя – «Сиятельная особа».
Самым последним в дом вошел молодой господин, одетый столь изысканно, что с него впору было делать фотографические карточки и выставлять их в витринах модных магазинов как образчик, нет, даже эталон, мужской элегантности и вкуса. На голове молодого мужчины красовалась дорогая заграничная шляпа «Хомбург». Когда носитель «Хомбурга» вошел в полосу света от уличного фонаря, Розенштейну показалось, что трактирщик слегка вздрогнул.
– Он? – коротко спросил трактирщика Николай Людвигович.
– Н-не знаю, – неопределенно ответил тот.
– Как это – «не знаю»? – не очень вежливо произнес помощник полицеймейстера. – Так не бывает, уважаемый. Бывает лишь: «он» или «не он».
– Да не знаю я, – повторился трактирщик. – Не уверен. Вроде он, а вроде и не он. Ведь столько лет прошло!
– Приглядитесь внимательней! – почти зашипел на него помощник полицеймейстера.
– Да гляжу я, гляжу…
– И что?
– Не знаю! – снова повторился трактирщик. – Те оба были деревенские, простые, а этот – господин.
– Обезьяну тоже можно одеть во фрак, но от этого она не перестанет быть обезьяной, – уже прошипел Николай Людвигович. – Так он это или не он?
Но «эталон элегантности» уже скрылся из виду…
Молодого образчика мужской моды и элегантности Розенштейн так для себя и назвал: «Молодой».
Когда стало ясно, что гости остаются у Долгорукова на ночь, они уехали.
– Я заеду за вами утром, часиков в восемь, – сказал трактирщику на прощание Николай Людвигович. – Вряд ли эти господа разойдутся по своим домам раньше. И вы снова посмотрите на этого «Молодого».
– Но мне нужно… – начал было трактирщик, на что Розенштейн, не дав ему договорить, произнес:
– Вам надо посмотреть на «Молодого» в утреннем свете. Чтобы уже наверняка знать, он это был или не он…
