секретную важность.
Лучшим из лучших Федот Федотович стал не сразу. Начинал он обычным топтуном-филером, однако быстро поднялся вверх по служебной лестнице. Быть наблюдателем являлось его призванием, дарованным свыше. Он видел то, чего не замечали другие, даже специально тренированные к этому, люди. Например, он мог увидеть какого-нибудь бродячего пса, каковых навалом в казанских слободах, и потом всегда узнавать его даже в толпе, то бишь в стае таких же по окрасу и позитуре псов.
Федот Федотович навсегда запоминал лицо человека, если однажды видел его, пусть даже мельком. Он мог заметить пятнышко от капли кофея, попавшее на жилет коричневого цвета, и новую морщинку на лице дамы, виденной год назад в кондитерской на углу Пушкина и Малой Проломной.
Федот Федотович мог услышать фразу и по тональности голоса, его интонации и манере высказывания определить возраст этого человека, а также отчетливо представить комплекцию, рост, сословие и предположительную внешность. И практически никогда не ошибался.
Он превосходно различал запахи и всегда запоминал их: вот так пахнуло от того усатого господина во фраке и цилиндре, когда он в открытой пролетке промчался мимо него по Воздвиженской улице, а вот такой запах источала молодая барышня, стоявшая со своей матушкой восьмого мая прошлого года возле ворот Родионовского института благородных девиц…
Федот Федотович замечал и помнил все, но сам был совершенно неприметен, чего требовала избранная им профессия. А еще он самостоятельно выучился читать по губам. Это тоже было нелишним при его специализации, а иногда и решающим фактором для задержания преступника. Именно по губам одного бородатого студента Федот Федотович Кочкарев считал год назад в винном подвальчике на Воскресенской улице информацию о том, что в Императорском Казанском университете намечается сходка, посвященная бойкоту нового университетского устава.
– Они запретили курить в аудиториях на лекциях, – возмущенно говорил бородатый двум своим товарищам. – И пить пиво в стенах университета. На такое ущемление наших прав мы ответим сходкой студентов всех факультетов и петицией на имя ректора. Пусть только попробует не принять ее, – бородатый усмехнулся, – и тогда мы разнесем всю актовую залу к чертям собачьим. Даешь прежние студенческие вольности! Даешь автономную независимость университетам!
О намечающихся беспорядках, о которых Федот Федотович случайно узнал в винном подвальчике, куда зашел выпить стаканчик рейнского вина, было немедленно доложено в полицейское управление, благо, оно также находилось на Воскресенской в доме покойной полковницы Родионовой (той самой, что основала для девиц благородного происхождения институт). Однако на это известие исправляющий должность полицеймейстера господин Острожский отреагировал вяло, отговорившись: мы не можем вмешиваться в университетские дела, покудова кто-либо из тамошней администрации нас об этом не попросит или не уведомит; демократические свободы, дарованные нам Александром Третьим, этого делать не дозволяют.
Как известно, сходка произошла. И студенты едва не разнесли актовую университетскую залу, поскольку по преимуществу были выпивши. Но вот лицо господину инспектору, выполнявшему в этом учебном заведении и функции полицейского смотрителя, набили крепко. Даже повалили его на пол, после чего несколько студентов (в том числе и брат Александра Ульянова, казненного за организацию покушения на государя-императора, Владимир Ульянов) нанесли ему несколько ударов ногами в разные части тела. За что были препровождены под конвоем в тюремный замок под самыми стенами Кремля…
В общем, в своем деле Федот Федотович был совершенно незаменимым человеком. Мастером с большой буквы.
В этот вечер Федот Федотович Кочкарев наблюдал за особняком Долгорукова, стоя в затемненной части улицы рядом с остатками каменного забора, ограждавшего некогда сад Ворожцова. В городе поговаривали, что в этом саду обитают призраки, выходящие по ночам в сад по разным своим делам или просто от безделья, просто-де поразмяться. (Хотя, с другой стороны, непонятно было, что им разминать, поскольку у призраков ни телесов, ни косточек не имеется.) Считалось, что призраки эти – души убиенных дворовых людей отставного горного инженера Ворожцова, которых он лично засек до смерти за какие-то провинности и без отпевания закопал в своем саду. Поэтому, мол, они и бродят по саду, неуспокоенные. А прохожих в вечерние часы на Старогоршечной улице бывает мало – обыватели, как женщины, так и мужчины, побаивались близости ворожцовского сада и совершенно не горели желанием встретиться с одним из призраков.
Федот Федотович призраков не боялся, поскольку считал, что наибольшие беды и неприятности могут причинить люди живые, а не умершие, пусть даже и не нашедшие себе покоя в загробном мире. Посему он преспокойненько, ежели таковое слово уместно для секретного агента, находящегося на задании, наблюдал за домом и видел, как входили в него люди, в том числе и господин мильонщик Илья Никифорович Феоктистов. О его визитах в особняках он должен был незамедлительно докладывать помощнику полицеймейстера Николаю Людвиговичу Розенштейну. И Федот Федотович снова вспомнил о переговорном аппарате, который он видел во сне. Как бы он сейчас пригодился!
Мимо него в гору проехала коляска. Прошел один нетрезвый прохожий, почти в упор посмотревший на Кочкарева и не заметивший его. Какая-то дамочка, прислонившись к стене бывшего ворожцовского сада буквально в полусажени от него, поправила что-то там у себя глубоко дамское и тоже не заметила секретного агента. Хотя еще не было темно. А когда наступил поздний вечер, Федот Федотович совершенно слился со стеной. Причем интуитивно он выбрал самое затемненное место, из которого ему хорошо было видно все, что происходило на улице.
Где-то в районе половины девятого пополудни из особняка вышел Феоктистов. Был он с тем же чемоданом, перетянутым ремнями, но нес его уже легко, верно, оставив содержимое в особняке. Известный в городе предприниматель и мильонщик сел в повозку, дожидающуюся его возле ворот, и поехал вниз, по направлению к Рыбнорядской площади. Иных господ, которые вошли еще засветло в особняк Долгорукова, на выходе не наблюдалось.
Секретный агент немного подождал, пока коляска с Феоктистовым скроется из виду, отделился от стены и тоже стал спускаться по Старогоршечной вниз, к Рыбнорядской площади. Ведь основным объектом для наблюдения был господин Феоктистов, и этот Долгоруков, который, судя по всему, покидать свой особняк на ночь глядя не собирался.
На площади Кочкарев нанял извозчика и велел ему ехать в Управление полиции. Там, поднявшись на второй этаж, он постучал в кабинет помощника полицеймейстера Розенштейна, который дневал и ночевал в своем кабинете.
– Войдите, – услышал Федот Федотович голос Николая Людвиговича и вошел.
– Так что, осмелюсь доложить… – Секретный агент осекся, увидев в кабинете еще одного человека.
– Ничего, докладывайте, – разрешил ему Розенштейн.
– Объект номер два, – начал Федот Федотович, разумея под объектом номер два Илью Никифоровича Феоктистова, – в половине девятого покинул особняк и последовал вниз по Старогоршечной улице в направлении Рыбнорядской площади. Объект номер один, – продолжал Кочкарев, имея в виду под этим объектом Всеволода Аркадьевича Долгорукова, – остался в особняке вместе с пришедшими к нему господами.
– Сколько человек к нему пришли? – поинтересовался человек, который находился в кабинете помощника полицеймейстера.
– Пятеро вместе с Феоктистовым, – ответил секретный агент. – Феоктистов ушел, а остальные покуда остались…
– Значит, вся шайка в сборе, – констатировал Николай Людвигович и посмотрел на незнакомого Кочкареву человека.
– Да, еще хочу сказать, что господин Феоктистов пришел с большим тяжелым чемоданом с ремнями, – посмотрел на Розенштейна Федот Федотович. – Таким, что берут в дальнюю дорогу… А вышел господин Феоктистов уже с чемоданом пустым.
– Деньги! – усмехнулся человек, находящийся в кабинете помощника полицеймейстера. – В чемодане были деньги!
– Благодарю вас, вы свободны, – быстро сказал Кочкареву Розенштейн. – Отдыхайте.
