– Я полковник Засецкий, – представился он полицианту. – Чиновник особых поручений при Департаменте полиции. Дело крайне срочное и не терпящее отлагательств. Речь идет о поимке государственного преступника, очень хитрого и опасного. Вот вам секретный пакет. Вы должны немедленно доставить его в Управление полиции и вручить непременно в руки господину Острожскому, сказав, что это – лично от меня, чиновника особых поручений Департамента полиции полковника Засецкого. Поняли меня?
– Так точно! – вытянулся перед «полковником» городовой.
– Исполнять! – приказал «чиновник особых поручений».
Городового простыл след.
– Сделал? – спросил Дмитриева Сева, когда тот вернулся.
– Да, – коротко ответил Сергей Аполлонович.
– Ну вот, кажется, и все, – раздумчиво и немного печально произнес Всеволод Аркадьевич.
За разговорами миновала ночь. Много о чем было говорено. О прошлом и настоящем. И о том, как жить дальше… А как жить дальше? Этим вопросом задавались все. И никто из бывших «валетов», а уж тем более Ленька, ничего не хотели менять в этой жизни. Это была их жизнь, и ничья больше. И они хотели распоряжаться ею по своему усмотрению, и никак иначе. И распоряжались…
А в это время в Управлении полиции метал громы и молнии исполняющий должность казанского полицеймейстера коллежский советник Яков Викентьевич Острожский.
Глава 19
«Умыли», или Конец папки с красными тесемками
– Ну, и где он? – Яков Викентьевич уже не находил себе места. – Что он вам сказал, когда вы расстались?
– Что он приедет в управление через час.
– Через час! – воскликнул исполняющий обязанности полицеймейстера. – Три часа уже прошло без малого! Вот что, – Острожский с какой-то тревогой посмотрел на Розенштейна, – ступайте туда, выясните, в чем там дело.
– Хорошо, Яков Викентьевич.
Выйти Розенштейн не успел. В кабинет буквально ворвался взмыленный городовой, от которого за версту разило потом.
– Господин исполняющий должность полицеймейстера! – забыв перевести дыхание, еле выдавил городовой. – Вам секретный пакет!
– Что?
– Вам срочный секретный пакет! – перевел наконец дух полицейский. – Велено доставить лично вам в руки!
– Кем велено? – принял от городового запечатанное письмо Острожский.
– Чиновником особых поручений при Департаменте полиции господином полковником Засецким…
Острожский и Розенштейн переглянулись, и Яков Викентьевич кивнул, что значило – «останься». Николай Людвигович понял, прошел в глубину кабинета и присел в кресло.
– Свободен, – сказал Острожский городовому, и тот вышел.
Яков Викентьевич распечатал письмо. Читал он долго и, кажется, еще раза два перечитывал. В процессе чтения его лицо вначале побелело, потом побагровело, а затем приняло зеленоватый оттенок. Наблюдая такие метаморфозы с лицом начальника, Розенштейн несколько раз порывался было спросить, не худо ли ему и не надобно ли чего принести, к примеру, водички или какого лекарства. Однако взгляды, которые изредка бросал в его сторону исполняющий обязанности полицеймейстера, не позволили Розенштейну не только предложить своему начальнику помощь, но даже открыть рот.
Прочитав письмо, Яков Викентьевич как-то беспомощно посмотрел на Николая Людвиговича, словно просил защиты, а затем, с исказившимся от злобы лицом, несколько раз столь сильно пнул тумбу стола, что из нее вывалились ящики, из которых выползли на пол папки с бумагами.
– Что-то случилось? – озабоченно спросил Розенштейн. Таким своего начальника он еще никогда не видел.
– Случилось? – растерянно произнес Острожский. – Да нет, особо ничего не случилось. Если не считать того, что на меня надели шутовской колпак и оставили с носом. Большу-ущим клоунским носом. Вы видали такие носы? – спросил с какой-то истерической интонацией исполняющий должность полицеймейстера.
Розенштейн, не зная, что ответить, недоуменно пожал плечами.
– Не видали? Так посмотрите!
С этими словами Острожский задрал нос. Невольно глянув на него, Розенштейн заметил, что нос действительно несколько длинноват и имеет заостренный кончик.
– Убедились? – продолжал издеваться над собой Острожский, а затем плюхнулся в свое кресло за столом. – Что ж, этого следовало ожидать. И вполне заслуженно. Поделом мне, старому дураку, выжившему из ума окончательно и бесповоротно… Теперь все. Теперь – конец всем планам и начинаниям. Позор… Позор-то какой на старости лет, а?
Он снова беспомощно посмотрел на своего помощника.
– А ведь была такая мысль! Промелькнула! Сразу как только он появился… «Чиновник особых поручений Департамента полиции», – язвительно произнес Острожский. – «Особо секретная миссия». Бумагу показал с гербами, подписанную директором Департамента полиции его превосходительством генералом Дурново… Липа. Все липой оказалось!
Теперь Розенштейн начинал понимать, что речь идет о полковнике Засецком. И что никакой он не полковник, а самозванец и мошенник. Но как это ему удалось?!
– Так-то вот, Николай Людвигович – Острожский, кажется, немного успокоился, поскольку принялся рассуждать трезво и даже философски. – И вот что я вам скажу: всегда доверяйте первому впечатлению о человеке! В этом первом впечатлении нет ничего наносного, одна интуиция. А ей всегда следует верить. Всегда! Потом уже, по прошествии нескольких секунд, включаются какие-то дополнительные механизмы: жизненный опыт, анализ внешности человека, сопоставление его с другими людьми, причисление к людским типажам и прочая дребедень, которая все портит. И суждение о человеке становится ложным. А первое впечатление, настоящее и правдивое, отходит на второй план или вовсе забывается. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Кажется, понимаю, – не очень уверенно ответил Розенштейн.
– Это хорошо, – констатировал Острожский. – Вот, прочтите сей прелюбопытнейший документ.
С этими словами Яков Викентьевич протянул своему помощнику письмо.
Николай Людвигович прочел. И у него, по прочтении послания, вначале вспыхнула ярость, а затем он ужаснулся поражению. Чистый проигрыш! Никакого дела против «полковника Засецкого» возбуждать нельзя. Если подобный факт всплывет наружу, то это будет самый настоящий крах для всех… Для управления полиции, Острожского, его, Розенштейна. Крах и несмываемый позор на всю оставшуюся жизнь. Одним словом, умыли…
– А как быть с делом Долгорукова? – спросил наконец Николай Людвигович. – Ведь касательно его мошенничества относительно господина Феоктистова у нас имеются неоспоримые факты. «Кукла», к примеру…
– Господин Розенштейн, вы не хуже меня знаете, что «кукла» без признания самого Феоктистова, что Долгоруков выманил у него деньги путем мошенничества, ничего не значит, – ответил Острожский и в упор посмотрел на своего помощника.
– Нужно убедить Феоктистова написать в полицию такое обращение. Тогда у нас будет возможность открыть против Долгорукова дело на основании обращения к нам мильонщика Феоктистова.
– А что, – Яков Викентьевич с надеждой посмотрел на Розенштейна, – это шанс. Правда, последний и единственный…
– Разрешите исполнять?
