— Почему «звали»?
— Потому что когда-то они у меня были, а потом исчезли, — улыбнулась Илона, обнажив ряд красивых, ровных белых зубов. — Дружили-дружили, кололись вместе. А когда я заразилась от кого-то из них — исчезли, словно их никогда и не было, не было общих тусовок, кабаков, клубов, мотоциклов…
— Так случается, — сказала Даша, втыкая Илоне иголку в руку.
— А я вот все время думаю о том, что там, в компании моих бывших друзей, остался тот, кто меня заразил. Знает ли он о своей болезни? Или они уже все больны? Я хотела бы с ними поговорить. Со всеми без исключения. Хочется рассказать им, как мне страшно и больно.
— Попробуй созвониться с ними. А вдруг кто-нибудь придет?
— Не придут. Я звонила на мобилки — тишина, отправляла сообщения с приглашением прийти и серьезно поговорить — тоже тишина. Похоже, люди боятся, что СПИД передается через звонки. — Илона, сверкнув колечком в губе, снова улыбнулась. — Словно вирус в Интернете.
— Это от недостатка информации.
— А-а! — махнула свободной от капельницы рукой Илона. — Какое это теперь имеет значение?
— А родители у тебя есть?
— Есть, куда они денутся?
— Расскажи мне о них, а я посижу возле тебя, — сказала Даша, присаживаясь на стул у кровати.
— Родаки у меня крутые. В том смысле, что бабок у них валом. У меня с ними никогда не было общего языка. Нет, они меня любят, но по-своему. У них вся жизнь построена на деньгах. Что-то вроде культа денег в семье. «Что тебе надо сегодня, Илоночка?» — «Сто баксов». — «Пожалуйста». — «Хочу новый байк». — «Покупай». Что хочешь, то и покупай. Никаких ограничений.
— Разве это плохо? Сколько девочек мечтают так жить, но…
— Знаешь, Даша, чего мне хотелось бы сейчас, если бы можно было вернуть время на несколько лет назад? Я хотела бы жить с родителями в скромной «хрущевке» где-нибудь на окраине города. И чтобы пришла я из школы, а дома была мама не в пеньюаре за штуку баксов, а в простом ситцевом халатике и фартучке. Мне хотелось бы, чтобы перед глазами не мелькали толстозадые домработницы, а мама встретила меня на шестиметровой кухне, где пахнет свежим борщом. Я бы лопала этот борщ вприкуску с чесноком, а мама спросила бы: «Как у тебя, Илоночка, дела в школе? Что ты получила за вчерашнее сочинение? Не кололо в правом боку, когда ты бежала кросс на физкультуре?» Глупая мечта, правда?
Даша поправила на руке Илоны отклеившийся пластырь и промолчала.
— Ты не поверишь, но мои родаки ни разу не ходили на школьные собрания, не заглянули в дневник или тетрадь. «Илона, если надо заплатить кому-то из учителей, то деньги на столе», — говорила мама. Они считали, что я учусь в институте, а я три года гоняла на мотоцикле, и никому не было до меня дела. Мама не знает, во сколько лет у меня начались месячные и когда я начала заниматься сексом. Ты думаешь, я бы ей не сказала? Конечно, рассказала бы обо всем… Просто меня никто об этом не спрашивал.
— У тебя братья, сестры есть? — спросила Даша, желая перевести разговор на другое.
— Откуда? Я единственный драгоценный отпрыск… Слышь, Даша, мне жаль, что мы не встретились раньше. Мне кажется, мы смогли бы подружиться, хотя такие разные.
— Мы можем подружиться сейчас.
— Правда?! — Илона даже подскочила в постели от радости. — Ты будешь заходить ко мне?
— Конечно. Только лежи тихо. — Даша легонько погладила Илону по худой руке, обтянутой сухой кожей, и заметила, что один из фурункулов лопнул и из него потекла жидкость, смешанная с кровью.
— У меня была хорошая соседка. — Илона кивнула головой в сторону пустой кровати. — Скоро подселят новую.
Первый рабочий день Даши пробежал так быстро, что она не заметила, как пролетело время. Вечером она возвращалась домой с чувством своей нужности и востребованности, хотя в отделении морально оказалось намного тяжелее, чем она предполагала. В этот день умерла одна старушка. Соседка по койке нажала на кнопку вызова и, когда Даша прибежала, молча показала в сторону притихшей старой женщины. Когда по коридору провозили поскрипывающую каталку с телом, накрытым простыней, никто из больных не произнес слова «умерла». Только шепотом спрашивали: «Кто?» — «Александровна», — отвечали им таким же тихим голосом, словно чтобы не потревожить еще одного навеки уснувшего человека.
В последующие дни Даша постепенно привыкала к неписаным законам хосписа. Было странным то, что перед смертью пациенты напрочь забывали о грубых словах, об эгоизме и оставляли в себе только лучшие качества, словно чувствовали, что вскоре предстанут перед праведным судом, на котором придется отвечать за свои прижизненные грехи. Они старались подбодрить друг друга, поддержать, чем-то помочь, успокоить. Недаром говорят, что горе объединяет. Этих людей свел в одном месте тяжелый недуг, который не делал выбора между молодым и пожилым, бедным и богатым.
Даша заметила, что здесь никто не произносит слово «смерть». В душном помещении со спертым воздухом, наполненным стонами и тяжелым дыханием больных, она поселилась навсегда. Ее никто не видел, но все знали, что она, молчаливая и хмурая, не покидает это место, прячется по темным углам, неустанно бродит по палатам и коридорам, выискивая очередную жертву. Хоспис стал ее вечным пристанищем — здесь была ее сила, ее власть. Здесь для жизни оставалось совсем мало места…
Глава 32
Последнее время Даша нашла себе новое занятие. По вечерам, чтобы не думать о плохом, она начала рыскать по Интернету, где была куча как полезной, так и совершенно пустой информации. Однажды она случайно прочла письмо человека, подписавшегося «Одиночество». Было заметно, что человек писал в расстроенных чувствах, на скорую руку, но главное, что зацепило Дашу за живое, — он был в отчаянии. Незнакомец не указал свой возраст и вообще написал очень мало, но в каждом слове чувствовалась безысходность человека, растерявшегося от обрушившихся на него несчастий. И Даша решила ему ответить.
«Здравствуй, незнакомец! — написала она. — Я прочла твое письмо, и мне захотелось с тобой поговорить. В этот длинный зимний вечер я сижу одна в квартире, а за окном завывает ветер. Он воет, рвется в окна, ударяясь в стены дома, и мчится дальше, за угол, чтобы со свистом налететь на задержавшегося на улице одинокого прохожего, треплет полы его одежды, забирается под воротник… Может, это ты возвращаешься домой?»
Даша помедлила, размышляя, каким именем подписаться. Она никогда не любила вымышленные имена и псевдонимы, предпочитая все естественное. Поэтому подписалась своим настоящим именем — Дарья.
Сергей несколько дней не входил в Интернет и не просматривал почту. Натолкнувшись на бездушие людей, ответивших ему, как на непробиваемую стену, он уже не надеялся получить нормальное письмо. Но сегодня ему было особенно тяжело. Утром, уходя на работу, он забыл закрыть окно спальни. Вернувшись домой, он по привычке включил везде освещение и вслушался в тишину. До его слуха донесся далекий тоскливый звук, словно кто-то плакал.
— Виталина! — крикнул он и как безумный бросился наверх, откуда доносился странный звук.
Он резко распахнул дверь спальни и застыл, разочарованный. Это был вой ветра, гулявшего по спальне.
— Я сошел с ума, — сказал Сергей сам себе, закрыл окно и задвинул плотные шторы.
Вот тогда он и решил еще раз, так, на всякий случай, просмотреть электронную почту. Среди массы отвратительных замечаний и оскорблений были приглашение от Свидетелей Иеговы посетить их занятие по изучению Библии, предложение от частного психотерапевта прийти на прием, от организации по борьбе со СПИДом — обратиться к ним за помощью, и даже письмо от «моржей», которые предлагали вместе вести здоровый образ жизни.
«Уже лучше, — подумал Сергей, — но это все не то, чего хотелось бы».
Последним оказалось письмо от Даши. Сергей не поверил своим глазам и перечитал его еще раз,
