Она отшатнулась от Митьки и чуть не упала, но справилась и громко запела:
— Митя, любитель!..
Она схватилась за Митьку вместо вереи.
— Глядите на глупого! — закричала она снова, указывая пальцем в «любителя». — Баба догадалась, а он не догадался! «Чукчам», говоришь, — передразнила она его. — Им курить, им пьяниться! А у нас разве души собачьи?.. Столько лет ждали!..
Бабы смотрели на нее с удивлением. Она выкурила трубку и выпила ложку. С чего тут опьянеть? Она опьянела от воздуха, от шуму, от огромной перемены. А, может быть, она притворялась пьяней, чем на деле.
— Орел сизокрылой! — кричала опять неуемная Мотька. — Вот он, колымской орел! Слыхали, горожана: без Митьки, а что бы у вас вышло? Ура!..
«Горожана» набежали с различных сторон.
— Правда, ура!.. Митька Ребров! Без Митьки бы не было! Ура, Митька! Качать Митьку Реброва!
Его подхватили за руки и за ноги, и через минуту он взлетел высоко в воздухе. Раз, другой, третий.
— Бросьте, черти! — вопил он то сверху вниз, то снизу вверх. — Душу вытряхнете.
— Ну, будя! — подтвердил Викеша. Неутомимые недопески, разумеется, старались над Митькой больше всех. Странно присмиревшего, растрепанного Митьку поставили на ноги.
— Выпить Реброву! Покал Реброву!
Появился огромный, начищенный медный поднос, тоже, как видно, «макаризированный». На подносе одиноко и нелепо, посредине стоял пузатый хрустальный бокал с золотыми разводами. Солнце ударяло огненными стрелами из меди в стекло и отскакивало острыми зайчиками.
Поднес и бокал подносила на костлявых руках долговязая Овдя Чагина.
Это было, как феерия из «Сплошного зыка», — появление Стеньки Разина перед толпою восставших казаков.
— Пака, наливай!
Но у Митьки хватило простого я здравого смысла.
— Да что вы, черти! Что я вам «взаболь»[23] исправник?.. Я атаман Пятаков из Колымских лесов. Иди-ка ты, старая, с покалом!.. Пака, дай ковшик!..
Он выпил ложку, потом сразу другую и явно захмелел.
запел Митька досельную колымскую былину.
— Ну, шут с вами, гуляйте! — сказал он примиренным голосом.
— Постой, постой, еще одна грешная душа. Архип, сюда! — покликал Митька.
— Я здесь! — откликнулся Макарьев, довольно неожиданно, у самого Митькина локтя.
— Выпей, Архипка! Пака, ковшик! Пей, хозяин, свое, не покупное, — смеялся Ребров.
Макарьев выпил ковшик. Как опытный торговец и кабатчик, он лучше разбирается в напитках. Это не водка, не спирт, а, так сказать, вода с вином, вроде крепкого квасу.
О, диво! Макарьев тоже захмелел. Сегодня все пьянеют удивительно легко от Пакина чудесного лекарства.
XII
Кругом полубочки-обреза, пустой, опрокинутой, похожей на огромный барабан, собралась воронья охрана. Все те же мальчишки, Егорши, и Микши, и Савки, и девчонки, подголоски и помощницы, Дуки и Лики и Наки. А в центре опять-таки Викеша Русак. Он сидит на пне перед своим опрокинутым столом и перед ним, в диковину сказать, разостлана бумага. Правда, не новая бумага. Синий, исписанный лист из колымского архива. И можно прочитать:
«Ея імператорскаго величества самодержицы всероссийской, імператрицы Екатерины Вторыя Нижнеколымскому частному командиру Александру Михайловичу в лето 1782 мая 15 дня Омотского родового старосты со сродниками.
Дойдя до самой совершенной крайности и не имея уж никакой надежды, так что уж третий день но вкушая никакой пищи, принужден прибегнуть начальственному призрению, будучи обоего полу в 27 душах».
Уже целый год, за неимением бумаги, вся Колыма нужнейшие дела пишет на архивных листах. Конечно, на обратной стороне, а то и на полях, как придется.
Любопытные старинные отписки XVIII века, написанные вязью, гусиным пером. Они называют губернатора — якутским воеводой, а писаря — подьячим и ерыгой, а отца протоиерея — черным колымским попом. И рассказывают они о поборах, платежах, ясаках, о жестоком изнуряющем голоде. Голод и ясак — это основное слово колымской старины.
Но до этой старины нет никому никакого дела. Что недопескам история! Они сами делают историю.
Выпили по ложке недопески и легонько захмелели. Сегодня поречане хмелеют один за другим, и самые молчаливые начинают болтать языком.
Суматошный Пашутка Гагарленок кричит:
— Почто нас бранят недопесками, запишем себе новое имя, такое, чтоб бросилось в нос.
— Такое, чтоб комар носа не подточил! — предлагает Берестяный.
Оба «про нос» — и по-разному.
— А как нам писаться? — спрашивает Викеша солидно и покусывает карандаш.
— Партия — пиши!
Эта колымская «партия» — любимое казачье словечко. Такие казачьи слова: партия, компания, команда. Старые и новые слова. Колыма знает все новые слова, ни разу не слыхавши.
«В ваших новых словах и лозунгах старина моя слышится», — могла бы сказать Колыма.
— Молодцами пиши! — предлагает Андрейка.
— Разбойники Брынских лесов! — настаивает Микша Берестяный.
— Думайте, ребята!
Это репинские запорожцы сочиняют не послание турецкому султану, а свой собственный список- реестр.
Викентий стучит но бочке карандашом.
