Из комнаты дочери грянул траурный марш Шопена в какой-то немыслимой джазовой обработке.
Огородников будто и не слышал криков жены.
— Тина! — прорывалось издалека. — Если ты сию секунду… мерзавка!..
звучало в ушах Огородникова.
— Просачивается, говорите? — переспросил доктор Раскин.
— Отовсюду. Снизу, из щелей. из стен. Я это отчетливо вижу: выступают капли, растут, растут, и. знаете, как в парной. Паркет жалко. И мебель у нас югославская, я ее. ладно, не в этом дело. Вода прибывает, понимаете. Очень быстро. Слышу, прорвало где-то трубу, и оттуда хлещет. Надо перекрыть. Или заткнуть. Тряпками, чем-нибудь. А я не могу. Меня нет. то есть я в квартире, а где — непонятно. Дикость какая-то. Надо срочно что-то делать, а я спрятался. И вот я. я-второй, которому это снится. ищу себя, первого, чтобы сказать, что нас сейчас затопит. А уже все плавает — подушки, деньги. Смешно, если вдуматься: как будто мы деньги под подушкой держим. И вот тут, только тут до меня вдруг доходит: это она!
— Вера?
— Не аварию устроила, нет, а сама… вот это всё…
— Вода?
— Наводнение, да. Это она собой заливает комнаты, кухню, холл. Ко мне подбирается. Она знает, где я прячусь! Я не знаю, а она знает. И сантиметр за сантиметром, понимаете, с холодной, дьявольской расчетливостью. А я даже не могу. предупредить себя. Полная беспомощность. И… ужас.
— И часто вам такое снится?
— Сейчас вы мне скажете, что это подсознательный страх перед близостью. Я прячусь, чтобы. А что, не так? У вас же что ни сон, то сексуальная подоплека. У вас…
— Есть хорошая присказка. У кого что болит, тот о том и… помните?
— Болит? Да чему тут болеть? Двадцать лет назад окольцевали друг друга, чтобы было удобнее прослеживать миграции.
— Прослеживаете в основном вы?
— С чего вы взяли?
— Ну, если бы она задалась такой целью, у вас на пальце было бы обручальное кольцо.
— Игрушка для восемнадцатилетних.
— А как же прятки в платяном шкафу? Подглядывание в замочную скважину?
— А хоть бы и так! Я был бы рад ее выследить, только совсем с другой целью. Чтобы с ней развязаться. Раз и навсегда. Бернард Шоу, знаете, пишет где-то про своего друга, перебиравшего разные способы самоубийства. пока не остановился на самом мучительном — женился!
— Бедный вы, бедный. Не с той связались?
— А где она та? Можете показать? Я даже не удивился, когда Тина мне потом рассказала. про эти мои именины. А что? Вера не лучше и не хуже остальных.
— Могу вам дать совет. Если не умеете выбирать женщину, подождите, пока это сделает специалист, и заберите его избранницу себе. Кстати, а что она? Тоже не носит кольца?
— А чем ей еще брать? Слоем парижской штукатурки? Чужая жена — тут и соблазн, и острые ощущения, и никакой ответственности. Разврат 583-й пробы. Кольцо… она его зубным порошком чистит, перед стиркой снимает, на ночь его…
— Симптом Дузе.
— Что?
— Элеонора Дузе. Известная драматическая актриса. Ей надо было передать разочарование, которое ее героиня испытывает, думая о своем замужестве, и тогда актриса как бы в рассеянности сняла обручальное кольцо и стала им поигрывать.
— Вера никогда в этом не признается. Ее очень даже устраивает такое положение.
— А вас? Согласитесь, что и вас оно устраивает. В глазах окружающих вы не какой-нибудь там смешной ревнивец или деспот — современный мужчина, живет сам и дает жить другим. В глазах жены вы само благородство. всецело доверяетесь ее благоразумию. Ну а сами вы как минимум избавили себя от утомительных супружеских обязанностей. Или я неправильно расставил акценты?.. Значит, правильно? Тогда что отсюда следует? Либо продолжайте и дальше закрывать глаза, радуясь тому, как все само собой устроилось, либо… если это вас тяготит, разорвите узел.
— Легко сказать.
— Ну да, вам попалось червивое яблоко — и грызть неохота, и выбросить жалко. Понимаю. И даже сочувствую. За все ведь, как говорится, уплочено. и, наверно, немало. Я вот тоже на днях принес домой два десятка яиц, и все — тухлятина. Представляете? И, самое обидное, как раз в тот вечер у нас сорвался поход в Вахтанговский театр. Вообще, нет ничего опаснее для организма, чем накопление нереализованной жажды мщения. А может, вам ее побить?
— Кого?
— Жену. Успокоитесь. Да и она, знаете. пострадать за дело — для души это огромное облегчение.
— Смеетесь.
— А вы, Олег Борисович? Забыли, как это делается?
— Не помню.
— Ну-уу. Смех — здоровая реакция на гримасы действительности. Что же мне с вами делать? Послушайте, но ведь так было не всегда. Вы что-то недоговариваете. Что-то вас тряхануло и выбило из колеи. А? Случайно не помните?..
Визг тормозов вернул его к реальности. Он успел заметить, что выехал на встречку, и резко вывернул руль. Из зеркальца заднего вида шофер автобуса проводил его выразительным жестом.
— Помню! — выкрикнул он с каким-то ожесточением. — Случайно помню!
В сердцах он ударил по звуковому сигналу. На выгоне корова перестала жевать и проводила его долгим кисломолочным взглядом.
Международная конференция «Ученые — за безъядерный мир» проходила в Доме союзов. При входе, как водится, следовало предъявить аккредитацию.
— Что вы даете? — возмутился юноша с красной повязкой дружинника.
Второй преградил Огородникову дорогу.
— А что? — Он торопился и не счел нужным скрыть свое раздражение.
— То есть как? — изумился первый. — Это, по-вашему, пропуск?
Огородников повертел в руке карманный календарь.
— Действительно… сейчас… — Он порылся в кармане пиджака и нашел, что было нужно.
— Проходите, — неохотно разрешил юноша.
— Совсем заморочили голову, — непонятно кого имея в виду, пояснил Огородников.
За его спиной дружинники со значением перемигнулись.
Огородников вошел в кабинку, надел наушники, проверил связь на пульте.
К трибуне вышел делегат из Африки, разложил тезисы и начал доклад.
Огородников переводил:
— Если за точку отсчета взять Рейкьявик, то мы увидим, что за каких-нибудь два года человечеством
